очередной раз (разумеется, безуспешный) завоевать Землю. Фильм был так себе (произведения Кинга довольно сложно экранизировать), но один эпизод врезался ей в память. Дело было зимой, два друга на снегоходе ехали по лесу в сторону своего дачного домика, как вдруг на их пути оказалась женщина. Она сидела прямо посреди дороги, на снегу, в полной неподвижности. Чтобы избежать столкновения с ней, снегоход совершил опасный маневр, в результате чего перевернулся. И тогда показали крупным планом лицо этой замерзшей женщины. Одутловатое, с тупым, ничего не выражающим взглядом, покрытое инеем, сопли под носом превратились в мутные сосульки.
Потом выяснилось, что внутри этой бедолаги росла какая-то тварь, вроде как в «Чужих», но сейчас Лана даже не вспоминала об этом, это было вторично. Перед ее глазами маячило белое, застывшее, обмороженное лицо с остекленевшими глазами, и, как ни старалась, она не могла прогнать от себя этот образ.
«Ты станешь такой же, – всплыл в сознании чей-то мерзкий шепот. – Ты знаешь, как это происходит… ты закрываешь глаза, и тебе кажется, что все позади и ты находишься в теплой комнате… веки смыкаются… ты засыпаешь…»
– Замолчи! – с беспомощной яростью закричала Лана в темноту, поднеся ко рту покрасневшие кулачки. Она с трудом сдерживалась, чтобы не расплакаться. Где же дядя Женя? Где Янка, Антон? Тима? Почему ее все бросили?!
Она решила звать на помощь, так как убеждала себя, что их продолжают искать даже ночью. Но только она открыла рот, как вдруг увидела прямо перед собой два громадных сугроба. Лана перевела дыхание и подошла к ним вплотную, боясь поверить, что она нашла снегоходы. Она осторожно, почти с любовью стряхнула рукавом снег и облегченно вздохнула – точно, это были они, два «Бурана».
Да, она нашла их, но вот только какую пользу она сможет извлечь из этого? Лана пока не знала, но все равно мысль о том, что она рядом со снегоходами, придавала ей некую уверенность. Она стала очищать машины от снега, как вдруг вздрогнула, замерев на месте. Нет, ей показалось… Или нет? Странный звук послышался снова, на этот раз более отчетливо, и Лана с ужасом поняла, что это за звук. Волчий вой, вот что это.
Пальцы словно случайно коснулись ледяной поверхности зажигалки, которая лежала у нее в кармане. Она с удвоенным рвением принялась очищать «Бураны», лихорадочно раздумывая, где у них бензобак. Огонь. Вот что ей нужно, огонь.
Проснувшись, Тима долго не мог понять, где он. Почему-то ему казалось, что он давно вернулся в Москву и находится у каких-то знакомых. Вот только мебель тут какая-то странная… да и вообще, ни у одних его знакомых дома нет такого оригинального интерьера. Наконец он сел в кровати, вспомнив вчерашние события. За окном забрезжил рассвет, нежно-лиловый, как нераспустившийся бутон розы. Тима растолкал друзей и стал одеваться. В соседней комнате уже слышались голоса, к которым примешивался мерный рокот генераторов, исправно снабжающих их теплом.
Яна была мрачнее тучи и не изъявляла особого желания разговаривать. Она молча умылась в скромном жестяном умывальнике, долго раздумывая, стоит ли воспользоваться мылом, которое явно не внушало ей доверия, – маленькое, липкое, серо-желтого цвета. Она вспомнила, что такие иногда встречались в поездах дальнего следования, особенно в плацкартных вагонах. Впрочем, выбирать особо не приходилось, и Яна со вздохом принялась намыливать руки, лоб и щеки. А когда она собралась все это смывать, к ней неожиданно подошел Константин и как ни в чем не бывало закрыл кран.
– Эй, подождите! – сказала Яна с возмущением, хотя в голосе четко проскальзывали нотки растерянности. – Я не закончила!
– Лимит, – холодно улыбнулся Костя. – Такими темпами ты всю воду израсходуешь.
Тима шагнул вперед, не без труда удерживаясь от того, чтобы не влепить этому нахалу оплеуху.
– Пусть хоть лицо смоет, – попросил он, с отчаянием понимая, что эти люди, по сути, могут делать с ними все, что им заблагорассудится, и они ничего не смогут им противопоставить.
– Ладно, – великодушно разрешил Костя, убирая руку с крана. Он смерил Тиму взглядом, каким обычно смотрят на полураздавленную гусеницу, и вышел.
Яна включила воду и резкими, граничащими с истерикой движениями начала смывать образовавшуюся мыльную пленку. Тима подошел сзади к ней и положил на плечо руку.
– Все будет нормально, – сказал он, в душе понимая, что это вряд ли успокоит девушку.
– Я хочу домой, – сказала она глухо.
Тима убрал руку, столкнувшись взглядом с Антоном. Тот пожал плечами.
Бородач-альбинос все еще находился без сознания, однако Злата сказала, что около шести утра он буквально на несколько секунд пришел в себя и жестом попросил воды. Она только успела напоить его, как он снова вырубился. Оттаявшая рана на бедре стала кровоточить, грудь его ходила ходуном, и она всерьез опасалась, что у него начинается агония, однако скоро он затих. Дильс сказал, чтобы его оставили в покое, пояснив, что в данный момент все зависит только от живучести организма этого странного блондина. Его организм и в самом деле был на редкость выносливым, так как вскоре он уже спал как ребенок, крепким глубоким сном.
После завтрака Дильс усадил перед собой Аммонита. Последний выглядел не лучшим образом. Припухшее бледное лицо и глаза с темными кругами свидетельствовали либо о неважно проведенной ночи, либо об ухудшении состояния руки. А может, одновременно о том и о другом.
– Прежде чем мы двинемся отсюда, я все-таки хочу услышать от тебя правду. От этого зависит, можно ли тебе хоть что-то доверить. Ты понимаешь меня? Что с тобой произошло?
Аммонит кивнул, потирая запястья.
– Мы подрались. Его звали Андрей, это мой напарник из бригады. Мы расчищали участок леса от сваленных деревьев. Пьяные разборки, – нехотя произнес он.
Дильс в упор смотрел на него, но Аммонит и не пытался избежать взгляда пронзительных глаз.
– Допустим, – сказал Дильс, видя, что Аммонит снова замолчал. – Что дальше?
– У него была бензопила, у меня топор. Он оскорбил мою мать. Все было честно. Потом он споткнулся и упал на работающую пилу. Я пытался спасти его, но он умер от потери крови. Свидетелей не было.
– Судим? – внезапно спросил Дильс, и глаза его сурово сверкнули, мол, не смей мне врать, я тебя насквозь вижу.
Аммонит втянул ноздрями воздух и кисло улыбнулся:
– Допустим.
– Тогда все ясно, – решительно сказал Дильс. – За что? За хулиганку? Или чего похуже?
– Кража, – как-то вяло ответил Аммонит. Он расправил плечи и болезненно скривился.
– Чего украл-то? – не отставал Дильс. – Социалистическое имущество?
– Нет! – вдруг рявкнул Аммонит. – Велосипед я украл, ясно?! Довольны, товарищ прокурор? Семнадцать лет назад, а отсидел два года! А про социалистическое имущество мне вообще ничего не говори.
Дильс долго изучал вмиг помрачневшего Аммонита, затем поднялся с табуретки, буркнув:
– Иди, поешь. Потом тебе работа будет.
– Какая? – поднял голову Аммонит.
– На гальюнный аврал, – тоном, не терпящим возражений, сказал Дильс. Поняв, что до Аммонита не сразу дошло сказанное, он пояснил: – Туалеты чистить. Понятно?
Он перехватил недвусмысленный взгляд Златы, безмолвно стоящей в дверях, и с плохо скрытой издевкой добавил:
– Думаю, на его руку это не очень повлияет.
Сам Дильс занялся проверкой генераторов. Яна с Антоном убирались в комнатах, Злата хлопотала на кухне, а Тима с Артуром, прихватив Костю с Аммонитом, отправились к туалету, то бишь к гальюну, который представлял собой вырезанное в снегу пространство, главную часть которого занимали большие бочки из-под горючего. Хорошо, что стояла морозная погода и характерный запах ощущался не так сильно. Приложив немало усилий, они погрузили обе бочки на сани и покатили их к краю ледяного барьера. Поскольку бочки были одноразовые, их попросту сбросили в море. Тима обратил внимание, что Аммонит, несмотря на раненую руку, работал со всеми наравне, его даже злило, когда Артур словно невзначай попытался оттеснить его, чтобы перекантовать бочку на сани. Он решительно оттолкнул Артура и, кряхтя от натуги, сделал все сам.
