объявится, пойдем к чилийцам.
– Дильс, можно поступить иначе, – заговорила Злата. – Вы с мужчинами идете к зимовке, я с Яной остаюсь здесь. Если вертолет появится, мы быстро найдем вас.
– И я, – робко сказал Костя.
– Что «я»? – резко спросил Дильс.
– Тоже останусь, – пискнул Костя, но Дильс с презрением покачал головой:
– Если идти, то всем. Я оставлю здесь записку, куда мы направились.
– Ты забыл об одной вещи, – сказала Злата.
Кустистые брови Дильса выгнулись.
– Какой же?
– Скоро начнутся холода.
– Я думал об этом, – на лице Дильса отразилось недовольство. – Черт, как это все не вовремя…
– Холода? – испуганно переспросила Яна. – Вы хотите сказать, что сейчас еще тепло?
– Тепло, – подтвердил Артур без тени улыбки. – Бывает, температура достигает здесь минус пятидесяти. А ветры такие, что лучше и не говорить о них. Один неосторожный вдох, и ты труп.
Яна поежилась, придвинувшись ближе к Тиме.
– Может, имеет смысл выдвинуться завтра? – предложил до сих пор молчавший Аммонит, но на его слова никто не обратил внимания.
К исходу третьего дня светловолосый незнакомец окончательно пришел в себя. Об этом сообщила Злата, после чего ушла готовить ему бульон.
– Кто-нибудь из вас знает язык? Английский? – с неуклюжей грубоватостью спросил Дильс у ребят. Будто бы он стеснялся, что ни он, ни его команда не могли разговаривать на английском. – Вы же говорили, что студенты? Злата знает румынский и казахский, но сомневаюсь, что она найдет общий язык с этим Гулливером.
– Я знаю, – сказала несмело Яна, вопросительно глянув на Тиму, будто бы испрашивая его согласия.
– Я тоже немного знаю английский, – вклинился Антон. – И французский, – добавил он.
– Пошли.
Они осторожно вошли в комнату, хотя это было излишне – бородач не спал и с нескрываемым интересом уставился на вошедших.
– Do you speak English?[1] – спросила его Яна, и он, приподнявшись на кушетке, слабо кивнул.
– Спроси, что с ним произошло, – нетерпеливо сказал Дильс.
– Ага, то есть, o’key… What is your name and what was happened with you? [2]
Череда эмоций с неимоверной скоростью отразилась на худом лице блондина – легкое удивление, настороженность и, наконец, умиротворенное простодушие. Черт возьми, он сидел в расслабленной позе, спокойно курил и с неподдельным любопытством наивного ребенка разглядывал всех присутствующих, будто не они, а он ждал от них каких-то откровений и признаний! И уж совсем не верилось, что именно этот человек три дня назад с надкусанной задницей из последних сил полз по сугробам черт-те куда. Он усмехнулся, обнажив ряд желтых, но чрезвычайно крепких и ровных зубов.
«Ими, наверное, кости можно грызть», – почему-то решил Тима.
– Ну? – поторопил его Дильс, в голосе прорезались резкие нотки.
– Tell me![3] – настойчиво проговорила Яна, но тут, к всеобщему изумлению, бородач закрыл своими широченными ладонями рот и помотал головой, этим жестом давая исчерпывающий ответ.
– You cannot speak?[4] – на всякий случай поинтересовалась Яна, и мужчина затряс головой, подтверждая слова девушки. Яна повернулась к Дильсу и простодушно спросила:
– Чего еще у него узнать?
Дильс выругался.
– Он что, немой?! Этого еще не хватало. Спроси, может ли он писать.
Яна задала блондину вопрос, тот неопределенно пожал плечами, причем от Тимы не ускользнуло, что в глазах его промелькнул какой-то тревожный огонек. Артур принес тем временем бумагу с карандашом и сунул все это под нос мужчине. Тот непонимающе посмотрел на бумагу, и Яне пришлось еще несколько раз объяснить, чего от него хотят. Вздохнув, тот неловко взял карандаш и стал что-то царапать на листке. Он возился минут пять, но когда с улыбкой протянул бумагу Яне, там было всего несколько слов, корявых и неуклюжих, будто бы их выводил трехлетний ребенок.
«Норвегия. Путешествие. Други. Много снега. Самолет. Терять други. Не знать где. Много идти. Спасибо», – с недоумением перевела Яна.
– Офигенно, – цокнул языком Антон. – В натуре, краткость – сестра таланта.
Дильс недоверчиво смотрел на невозмутимо лежащего мужчину.
– Ты из Норвегии? – спросил он.
Блондин снова улыбнулся, напоминая слабоумного.
– Тьфу! – сплюнул Дильс. – Как хоть зовут его?
Мужчина внимательно прослушал вопрос Яны и вывел на листке всего две буквы: «ТТ».
– Замечательно, – покачал головой Дильс. – Как пистолет. Хорошо, хоть не муха цеце… Ладно, пора заканчивать этот цирк. Я смотрю, он опять собрался дрыхнуть.
В дверях показалась Злата, она принесла свежее белье и кое-какие вещи.
– О нем нужно сообщить на Большую землю, – сказал Дильс, когда все собрались в так называемой гостиной.
– Как? Радиостанция была на вертолете, – возразил Артур. – А чилийская зимовка ого-го отсюда!
– Ого-го, – повторил Дильс и обвел всех пытливым взором: – Он мне не очень-то нравится, этот ТТ. Согласны со мной?
– Неудивительно, – пожал плечами Костя. – Это в твоем характере.
– Вы посмотрите. Ничего нет при себе, только нож. И монета. Может, он украл ее?
Костя фыркнул.
– Послушаем его историю, когда он окончательно выздоровеет, – сказала Злата, но Дильс сделал полный скептицизма жест:
– Какая история, Злата? Вон, посмотри на его историю… пять слов. Моя, твоя, как чукча написал. Спорю, здесь что-то нечисто. Кстати, он что-то про самолет написал, нужно выяснить, что бы это значило.
– Как теперь с ним быть? Мы потащим его на чилийскую станцию? – спросил Артур.
Дильс немного подумал и сказал:
– Придется, не оставлять же его тут одного. Следующая экспедиция будет здесь неизвестно когда, и один бог знает, что он тут устроит. Но ты прав, Артур, он вполне может оказаться преступником.
– Видели, какой у него нож? – вставил Костя. – Наколка опять же…
– Его татуировка довольно странная. Думаю, к криминальному миру она если и имеет отношение, то весьма опосредованное, – промолвил Дильс. – Опять же я не знаю специфики норвежских тюрем.
– А кто сказал, что он из Норвегии? – спросил Аммонит, слегка улыбнувшись. – Ему вы поверили сразу, а мне почему-то нет.
Дильс закатил глаза:
– Ты прав. Он с таким же успехом может оказаться поляком или евреем.
– У евреев носы кривые, – счел своим долгом сообщить Костя.
– Необязательно, – вдруг сказал Антон, но Дильс всех перебил:
– Так, носы будем обсуждать потом, ясно?
Он задумался и вдруг спросил:
– Что означает надпись на его животе, Яна? «Unscarred», что это?
– «Scare» – бояться, пугаться, «un» – отрицание, – сказала Яна, наморщив лоб. – Короче, если
