– Покажи, как ты умеешь раскачиваться, – кряхтя от натуги, говорила Дина. Ей стоило большого труда просунуть тело сына в покрышку. Наконец все было готово, но ей все равно приходилось поддерживать Олега, чтобы его тело не выпало на землю. Свесившийся из покрышки, он был похож на огромную бракованную куклу, которую все собираются выбросить на свалку, но никак не находят для этого времени. Бейсболка все время спадала, и Дина взяла ее в руки.
– Раз-два-три… Раз-два-три… – шептала она. Подул ветер, взлохмачивая давно не мытые волосы девушки. – Раз-два-три… Олежка, лети!
Она счастливо засмеялась, безумные глаза ее слезились. Олег вываливался из покрышки, она его поднимала, снова сажала, раскачивала, он опять падал…
– Раз-два-три! РАЗ-ДВА-ТРИ! РАЗДВАТРИ!!! РАЗДВАТРИ!!!
Дина смеялась все громче, и вскоре ее смех стал похож на звериный вой.
91
Последние два дня Ярик не спал. Не из-за жажды. Из-за воплей, которые доносились из нижнего отсека. Оттуда, где находились Рута и Шмель. И хотя кричала явно не Рута, это его мало успокаивало.
«Из Шмеля делается что-то очень вкусное, – думал он. – Интересно, что?»
Потом вопли стихли. В тот же вечер Дина принесла ему огромное блюдо жареного мяса. Ароматного, с румяной хрустящей корочкой. Ярик съел все.
Я люблю тебя…
С этими словами она встречала Ярика, с этими словами она желала ему спокойной ночи. Потом этот страшный морс – и Ярик превращался в бесчувственное бревно. Впрочем, ему уже было все равно.
«Разве ты не хочешь делать это сам?» – улыбаясь, спрашивала она.
Нет, говорил он, хотя и знал, что его отказ ровным счетом ничего не меняет. Так же говорит «нет» убийца, которого по приговору суда приговаривают к пожизненному заключению. Он понимает, что больше никогда не выйдет на свободу, но все равно говорит «нет», так как до последнего надеется на некую спасительную соломинку…
О побеге он уже вообще не помышлял. Само слово «побег» казалось ему каким-то ненастоящим, как пластмассовая конфета. А такие понятия, как «небо», «солнце», так уж вообще из области фантастики…
Руту после того раза он видел всего лишь однажды. И то краешком глаза. И все равно, несмотря на все испытания, выпавшие на его долю, потрясение было огромным.
«Если ты не хочешь меня, я могу привести твою подругу. От нее еще кое-что осталось», – сказала Дина застенчиво и нырнула в подвал.
Снизу послышалось какое-то жалобное повизгивание и ругань Дины. Ярик увидел, как в проеме двери появилось нечто голое, перекатывающееся из стороны в сторону, отдаленно похожее на уродливую рептилию – голова обрита, нижних конечностей не было по самые бедра, грудей… грудей тоже не было. Это нечто с усилием волокло свое тело на обрубках рук, подтаскивая его, как крыса с перебитым позвоночником. И это существо дрожало и скулило, бессмысленно вращая зрачками. Ярик упал и, зажав уши руками, начал биться головой о холодный пол клетки.
– Это не она. Это не она, это не Рута, – с трудом шевеля бескровными губами, повторял он. Конечно же, просто Дина хочет его напугать! Да, так и есть…
– Нет, Ярик. Это твоя подруга… Прошу любить и жаловать.
О Боги! Сделайте так, чтобы она поскорее умерла, не мучаясь!
Откуда-то из другого мира до него донеслись ее слова:
«Смотри, это последняя возможность. В следующий раз я принесу тебе только голову…»
Дина еще что-то говорила, качающееся на гниющих обрубках существо визгливо огрызалось, и, казалось, это никогда не закончится.
«Ты прав, братишка. Рок-н-ролл никогда не закончится, секс, наркотики и рок-н-ролл, так ведь?!» – прошепелявил Митрич в углу, подмигивая своей пустой глазницей. Ярик потерял сознание.
Больше Руту он не видел.
Часто Ярик задумывался, как сложилась бы его жизнь, не зайди он проведать в тот злосчастный день Митрича.
Иногда он пытался вспомнить сказку «Пряничный Домик». Все время что-то не совпадало, он путался, чего-то не хватало… А вспомнив и пока снова не забыл, Ярик быстро переписал ее в тетрадь отдельно, старательно обведя каждую букву по нескольку раз, чтобы получилось жирнее.
92
Прошла еще неделя. Крики снизу больше не доносились, и Ярик не знал, горевать ему или радоваться по этому поводу. Дина принесла ему еще одну тетрадь, наточила карандашей, и Ярик продолжал исписывать лист за листом.
«Отличная получилась бы книга», – говорил ему иногда Митрич, и Ярик был согласен с ним.
Что-то стало происходить с Диной. Она стала меньше времени проводить возле клетки, молча приносила еду и торопливо уходила. В разговоры с Яриком она тоже вступала очень редко. Она стала носить длинные платья, до максимума скрывающие ее тело. А вечером – все тот же неизменный морс. Однажды она пришла в шляпе с вуалью, которая почти полностью закрывала ее лицо. Она пошатывалась, и Ярик видел, что она снова напилась. Так и есть – после небольшой паузы, в течение которой он ел, она вытащила из складок флягу и тут же к ней приложилась.
Пока она пила, Ярик, не отрываясь, смотрел на ложку. Ложка как ложка… но она была железной, и это было странно, так как обычно Дина приносила деревянную… Он взглянул на сидящую девушку.
– Дина?
Она посмотрела на него налитыми кровью глазами.
– Что, радость моя?
– Ты ведь больна. Ты и твоя мать, и Олег. Как получилось, что вы не можете обходиться без человечины?
Дина ухмыльнулась:
– Ишь ты, наконец-то я тебя заинтересовала. А то раньше норовил все в трусы залезть… Ну да ладно.
Она поднялась и, пошатываясь, направилась к выходу.
– Подожди меня здесь! – крикнула она, засмеявшись собственной шутке. Если Ярик и мог куда-то уйти, то только отползти в другой конец клетки. Когда Дина ушла, он незаметно задвинул ложку под тряпки.
Она появилась минут через десять, держа в руках какой-то старый альбом.
– На, читай, почемучка.
Ярик открыл альбом. На первой странице была плохо приклеенная пожелтевшая фотография какого-то мужчины. Лицо худощавое, тонкие губы напоминали две ниточки, взгляд как у человека, которому есть что скрывать.
– Это мой дед. Погиб во время войны, в блокадном Ленинграде, – пояснила Дина, наблюдая за Яриком.
– Он воевал?
– Ага. С клопами и вшами, – сказала она. – Зато, если бы не он, ни моей мамы, ни меня не было бы. – Помедлив, она сказала, глядя Ярику прямо в лицо: – Их было пятеро в семье, моя мать была самой маленькой. И голодала больше других. Знаешь, что такое настоящий голод, Ярик? Когда ты готов жрать свои вещи, а потом самого себя.
Ярик предпочел ничего не говорить.
– Мой дед убил четверых человек. Просто подходил на улице и звал домой, обещая накормить. А когда приводил домой, убивал. Кого утюгом, кого ножом. А потом наша семья их варила и ела. Ели даже кости, дробили молотком и высасывали мозг. Когда все выяснилось, деда разорвала толпа. Прямо живым. Мою бабку тоже убили, но позже, наверное, в отместку. Как выжила моя мать, один Бог знает. Или черт. Потом война закончилась, мать уехала на Кубань, в какую-то глухую станицу. Я родилась поздно, ей было пятьдесят. Но я никогда не забуду тот летний солнечный день. Я тогда уснула на чердаке, в сене. Отец был на работе в поле, и к маме пришел какой-то хмырь, стал приставать. Смотри дальше.
Ярик послушно перевернул страницу. На ней была пришпилена желтая от времени вырезка из газеты с
