Мягко, будто существо породы кошачьих, уже наметившее себе добычу, виновница всеобщего смятения двинулась к Элизе.
Но путь ей преградил четвероногий Элизин рыцарь.
— Это Эржебет, оперная певица, — несмело пробормотал подруге чечеточник. Ленивым движением певица отшвырнула его с дороги, и он даже не попытался оказать сопротивление.
Элиза ощутила себя маленькой девочкой, обнаружевшей в комнате незнакомую тень.
— Очень молоденькая ты, — проговорила женщина с сильным восточноевропейским акцентом. Потом погладила Элизу по щеке, слегка царапнув кожу ногтями. Элизу будто окатило холодом, она отшатнулась.
Женщина была одновременно страшна и невыразимо прекрасна. По ее лицу невозможно было даже предположить, сколько ей лет. Она поманила Элизу, и та послушно последовала за ней.
Эржебет
В отличие от зала, который они покинули, в гримерной оперной певицы господствовала тишина. До Элизы не доносились ни смех балерин, ни суета костюмерш.
Умолкла даже мелодия, не покидавшая Элизу с самого ее пробуждения в центре лабиринта. Казалось, здесь, в этих стенах, прятался совсем другой мир.
Девочка впервые ощутила себя в безопасности.
Отчего-то ей захотелось услышать пение Эржебет и увидеть, как бьется стекло от звуков ее голоса. Однако певица по-прежнему хранила тревожащее Элизу молчание.
Потом Эржебет протянула гостье белую розу.
Элиза не знала, следует ли ей принимать этот дар. Но ее собственная рука вдруг вздрогнула и потянулась за цветком.
И тут же в палец ей вонзился шип. На месте укола выступила идеально круглая красная капля, сияющая подобно рубину чистой воды.
Это было красиво и… удивительно. Мрачный взгляд певицы задержался на капле, и, не дав Элизе времени сунуть пострадавший палец в рот, певица отерла каплю шелковым платком. С улыбкой на губах она засунула перепачканный кровью кусочек шелка в стеклянный флакончик.
— Ты хотеть остаться со мной? — спросила она.
От неожиданности Элиза лишилась дара речи. Попросила дать ей немного времени. Ее влекла идея остаться у певицы. Здесь она могла бы целиком посвятить себя музыке и никто не смог бы заставить ее принадлежать мужчине. Здесь она была бы свободна!
Стоило Элизе покинуть гримерную Эржебет, как в уши ей снова хлынула музыка. Элизе вдруг показалось, что она не дышала все то время, что провела внутри. Теперь она жадно хватала ртом воздух. Потом двинулась по однообразным коридорам лабиринта. Она так глубоко ушла в свои раздумья, что даже не заметила, что опять идет туда, откуда доносится музыка. Из оцепенения ее вывело мяуканье. Она чуть не наступила на кота.
Кот напомнил ей об Аннабель, и Элиза спросила себя, что сейчас делает ее верная подруга, ищет ли она пропавшую хозяйку.
Эта мысль взволновала ее, и она потянулась приласкать кота. К ее немалому изумлению, этот порыв был остановлен когтистой лапой и угрожающим шипением.
Внезапно зверек начал расти, раздуваться, и вот уже размерами и внешним видом он куда больше был похож на леопарда, чем на котика. Мягко ступая, он надвигался на Элизу, а она пятилась, пока снова не очутилась у оперной певицы.
Эржебет сидела за туалетным столиком.
Увидев ее отражение в зеркале, Элизе показалось, что Эржебет помолодела. Певица была еще прекрасней, чем прежде, на щеках у нее играл румянец, и вид был сытый и довольный.
Эржебет попросила Элизу подойти, девочка повиновалась. Флакончик, хранивший клочок окровавленного шелка, был пуст.
— Ты меня очень радовать, — сказала Эржебет.
На колени ей прыгнул тот самый кот.
— Ты ведь уже познакомиться с Кетти? — продолжила певица.
Она открыла ларец. Он был полон драгоценными камнями всех цветов, ожерельями, бриллиантовыми диадемами, подвесками и браслетами. Певица вынула единственную темно-серую жемчужину, вправленную в изящное серебряное колье. Никогда прежде Элиза не видела жемчуга такого удивительного цвета. Эржебет зашла к девочке за спину. Приподняв ей волосы, обвила ее шею серебром и щелкнула застежкой.
Элиза улыбнулась. Она не постигала причин такой неожиданной щедрости и была и растрогана, и встревожена великолепным подарком. Элиза почувствовала жалость к певице, подумала, что бедняжке, должно быть, очень одиноко живется, раз она осыпает такими милостями первую встречную. Кошка ласково терлась об Элизины ноги.
— Я узнать твое лицо, — проговорила певица низким обволакивающим голосом.
Могло ли быть такое? Из всех людей на свете Элиза была похожа только на бабушку. А бабушка с тех пор, как вышла замуж, не покидала пределов дома. Не могла Эржебет знать бабушку и прежде, до ее свадьбы, — слишком велика между ними разница в возрасте.
Должно быть, Эржебет ошиблась.
Певица вперила в Элизу недобрый взгляд.
— Ну что, девочка? Решилась? — спросила она.
Видя, что Элиза продолжает колебаться, Эржебет подняла унизанную драгоценностями руку и поманила за собой.
Она задержалась на несколько мгновений у резных дверей, украшенных сценами из спектаклей, а потом с силой распахнула створки.
— Может, что-то здесь тебя убедить…
Элиза переступила через порог и оказалась в огромном зрительном зале. Здесь была и вызолоченная насколько хватало взгляда сцена, и люстры, сияющие и переливающиеся тысячью огней, и лепные украшения из папье-маше, будто явившиеся прямиком из чьих-то горячечных снов, и, наконец, величественный расписной потолок-небо, по которому порхали вперемешку пухленькие ангелочки и комические маски. Элиза оцепенела.
Сзади к ней подошла певица и стиснула ее в объятиях.
Элиза мгновенно напряглась и попыталась вырваться. Она была такой маленькой и худенькой по сравнению с балканской великаншей, что при желании та запросто могла бы ее проглотить. Вжатая меж двух могучих грудей, источавших аромат фимиама, Элиза задыхалась. Несколько мгновений спустя аромат окутал ее, и она перестала сопротивляться сладостному плену.
— Я обучить тебя все, что знать сама, мамушка моя, и все мое стать твое, — сказала певица.
Девочка закрыла глаза.
Когда на сцене появился встревоженный чечеточник, она на него даже не взглянула.
Элиза проснулась резко, как от толчка, и
