– Отличная программа! – бодро воскликнул сэр Сидней Харбор-Бридж.
– А я и не подозревала, что тебе нравятся эдакие вещи, – обратилась леди Кэрол к сыну.
– И я не подозревал, – ответил тот, насупившись.
Ада и Эмили хихикнули.
Глава девятая
Ада призвала к порядку собрание Чердачного клуба – что, по мнению Эмили, которая знала толк в таких вещах, и значило начать собрание. Члены клуба расселись на старых угольных мешках, набитых сушёной фасолью и расставленных вокруг стола, сделанного из ящиков из-под фруктов. Дело происходило в, как и подсказывало название, самом большом чердачном помещении Грянул-Гром-Холла. Все, кроме них, давно были в постелях, а луна освещала собрание через маленькое чердачное оконце. Ада воздела над головой большую деревянную ложку – что значило: заседание Чердачного клуба начинается. Артур Халфорд, Руби-буфетчица, трубочист Кингсли и брат с сестрой Брюквиджи оборвали болтовню и повернулись к Аде.
– Я думаю, нам надо поговорить о Готстоке. Боюсь, он окажется не таким успешным, как мой отец надеется, – заявила она, озирая остальных членов клуба. – Мальзельо что-то замышляет. Отец велел ему нанять лучший оркестр, какой он только сможет найти. Готсток должен начаться завтра, а об оркестре ни слуху ни духу.
Артур Халфорд поднял руку, и Ада вложила в неё деревянную ложку в знак того, что говорить будет он.
– Правильно ты беспокоишься, – сказал он. – Все приглашения приняты, палаточный лагерь будет полон. Все рассчитывают услышать, как играет великолепный оркестр, а не как поют отшельники. Как бы громко те не пели. Мы с Кингсли наслушались, пока с громнетскими колодками возились.
Трубочист Кингсли схватил ложку, которую передал ему Артур, и продолжил:
– Девушка из другой группы предупредила меня, что, проведя столько времени в одиночестве и собравшись наконец вместе, отшельники наверняка захотят, что называется, распустить волосы…
– А распускать им есть что! – подтвердила Эмили, приняв ложку в свой черёд. – Сэр Сидней Харбор-Бридж вообще принял их за каких-то гигантских мохнатых выдр на озере. Так и нарисовал! Он сам мне об этом рассказал после ужина, пока модные леди исполняли свои номера.
Она хихикнула.
– Ада, у твоего отца был такой утомлённый вид!
И с этими словами передала ложку брату.
– По-моему, за отшельниками стоит последить, – заявил Уильям, принимая цвет угольного мешка, на котором он сидел. – Они тоже что-то явно замышляют.
– Вот-вот, – затараторила Руби-буфетчица, принимая ложку. – Миссис У’бью испереживалася вся. С того самого момента, как обнаружилось, что из кладовки всю капусту и все помидоры для супа потаскали.
Уильям Брюквидж снова взял ложку у Руби и изменился в лице, приняв оттенок лунного света, льющегося в окно.
– Сегодня вечером я следил за Мальзельо, – сообщил он, оглядывая стол, – и видел, как один из отшельников давал ему десятишиллинговую банкноту.
И передал ложку Аде.
– Я думаю, чердачному клубу нужно усилить внимание, – подытожила та.
– По-моему, прогулка по крыше и осмотр каминных труб помогает сосредоточиться, – заметил трубочист Кингсли. – А сейчас как раз прекрасная полная луна.
Члены Чердачного клуба пожелали друг другу спокойной ночи и спустились вниз по лестнице. На чердаке остались только Ада и Кингсли, прильнувшие к круглому окошку.
– Пройдёмся? – предложил Кингсли, открывая его.
– Только недолго, – сказала Ада с улыбкой. – Вообще-то уже поздно. А Готсток начинается завтра.
Ада по ступенькам сошла на крышу и вздохнула полной грудью. Прямо перед ней возвышались богато украшенные каминные трубы заброшенного крыла. Лунный свет скользил по завиткам, похожим на сахарные головы, уложенной в шахматном порядке разноцветной черепице, горгульям и закопчённым ангелочкам-херувимам. Она любила гулять по крышам, балансируя на гребнях и съезжая вниз по скатам. Здесь её гувернантка Люси Борджиа, трёхсотлетняя вампиресса, прошлым летом давала ей уроки фехтования на зонтиках. Ада не боялась высоты – она унаследовала эту черту от своей матери, канатоходки Парфенопы, и Люси не могла нарадоваться на способную ученицу. Кингсли тоже не боялся высоты: он любил свою работу и поддерживал украшенные печные трубы в идеальном порядке.
Ада и Кингсли дошли до трубы, сооружённой в виде греческой колонны. Навершием ей служил толстый кот из терракоты[10].
Лунный свет отражался в отполированной голове кота.
– Только сегодня чистил, – похвастался Кингсли, постукивая по трубе сбоку. – Она ведёт в комнату с огромным гардеробом, украшенным резьбой с козлоногими юношами и тремя девами.
Ада обожала заброшенное крыло. В нём было полно запертых комнат, набитых забытыми непонятными вещами, и Аде нравилось его исследовать, когда выпадала минутка. Она совсем уж хотела попросить Кингсли показать ей эту комнату с гардеробом, который, без сомнения, понравится фавну Шауну, когда до их слуха донёсся скрип колёс по гравию. Ада и Кингсли дошли до края крыши и выглянули вниз, на шатающуюся плитку расстроенных строений конюшен.
Там, во дворе, Мальзельо беседовал с мрачного вида мужчиной, обряженным в столь высокие штаны, что они доходили ему почти до подбородка, и с тщательно продуманной причёской, дыбом стоящей у него на голове. Мужчина восседал на козлах поместительного фургона, с которого свешивалась табличка «Осторожно, окрашено». Два огромных битюга фыркали и перебирали мохнатыми ногами.
– Саймон Злоу, чтоб я так жил! – донёсся до Ады скрипучий голос Мальзельо. – Я уж думал, ты никогда не приедешь.
– Скажи спасибо, что вообще приехал, – отозвался мужчина, спрыгивая с козел и подтягивая штаны. – За такой смехотворный гонорар…
– Я приготовил для тебя наилучшие комнаты в восточном крыле, – сказал Мальзельо, изгибаясь и почесываясь, – А оркестр мы отправим в конюшни.
– Вы всё слышали, дамы и господа? – крикнул Саймон Злоу в глубь фургона. – Вылезайте. Берите в руки ноги и что там у вас ещё отвалится. Ну, показывай, где эти комнаты?
Мальзельо достал из фургона две большие сумки и зашагал в сторону заброшенного крыла. Саймон Злоу последовал за ним. Тем временем из фургона во двор полезли ссутулившиеся, словно бы пыльные фигуры и неровной походкой, рывками, направились в темноту расстроенных строений. Ада смотрела, распахнув глаза. Словно персонажи старинных портретов, висевших на стенах Грянул-Грома, вернулись к жизни. Здесь были тюдоровские дамы в роскошных, но рваных платьях с пожелтевшими плоёными воротниками, сжимающие в руках лютни и блок-флейты. Кавалеры и Круглоголовые времен Английской революции, со скрипками, альтами и помятыми трубами в руках. И изящные джентльмены с выбеленными лицами и в щедро напудренных париках, с трудом волокущие хрупкие клавесины. Все они вылезли из фургона и отправились в конюшни без единого слова. Последними прошествовали фигуры в ржавых саксонских шлемах и изодранных в клочья плащах. Они выглядели самыми древними. В руках у них были литавры, арфы и ударные инструменты, явно изготовленные из
