Василиса посмотрела на упыря. Тот оскалился.
— Жалко, — вздохнула девушка.
— Упыря? — изумился замдекана. За его спиной покатился со смеху толстячок, в то время как госпожа Серпентина чинно пила чай. — Дорогая моя, он уже лет десять как мертв. Подарите ему покой — и давайте с этим заканчивать!
Василиса вздохнула.
— Нет, ну я так не могу. Он же…
Замдекана снова щелкнул пальцами, и упырь, обезумев, бросился на девушку.
Дзынь! Фыр! Плюх!
Василиса отошла, стирая грязь со штанов, а останки упыря отлетели прямо под ноги появившемуся в дверях юноше — светленького, тоненького и такого миловидного, что на раз-два с девчонкой спутаешь. Что-то в нем было от одуванчика — наверное, пушистые густые волосы. Прямо как цветочек!
Он посмотрел на упыря, на Василису — особенно на ее сковородку. И выдал:
— Э-э-э…
— О, замечательно! — заявил толстячок, появляясь в дверях кабинета. — Эрик, ты удивительно вовремя. Вот, принимаем новую студентку на твой курс. Как думаешь, сдала она вступительный экзамен?
— Э-э-э? — беспомощно протянул бедный Одуванчик.
Василиса свирепо уставилась на него, раскручивая сковородку. Глаза Одуванчика неотступно следили за ней.
— Ну что ты, Эрик? Будешь учить нашу прекрасную даму?
— Ай! — сглотнул Одуванчик. И выдохнул: — А без этого никак?
— Мой-с-с-с дорогой, — прошипела госпожа Серпентина, появляясь в коридоре и отодвигая обоих мужчин — замдекана с ректором — к стене. — Ты напиш-ш-шал программу курс-с-са?
— Э-э-э?! — снова завелся Одуванчик.
Василисе даже сквозь презрение стало его жалко. Чего «э-э-э»-то?
— Вот, дорогая, познакомьтесь, — улыбнулся ректор, обращаясь к Василисе. — Это ваш будущий куратор. Он будет вести у вас практикумы.
— И теорию неш-ш-шити, — вставила госпожа Серпентина, и Василиса уставилась на ее ноги. Точнее, на их отсутствие — вместо ног у госпожи был змеиный хвост. И начинался он еще в кабинете.
— Но я уже веду теорию нежити у некромантов! — выпалил Одуванчик. — И у целителей! И даже у чаровниц!
— Ты ш-ш-то-што имеешь против-с-с-с? — просвистела госпожа Серпентина.
Одуванчик как-то сразу сник. И пролепетал:
— Мне бы в субботу днем отгул взять…
— Заш-ш-шем?
— Матушка попросила…
«Какой слизняк», — подумала Василиса и отвернулась. Слабых мужчин она презирала — а этот был еще и жалким.
— Тогда иди-с-с-с, — разрешила госпожа Серпентина. — Я с-с-сделаю тебе с-с-сзамену… Пос-с-смотрим-с-с-с.
— Спасибо, — вздохнул Одуванчик и, тоскливо глянув на Василису, поскорее исчез из коридора.
— Его матушка уже третью жалобу императору подала, — словно между прочим сказал замдекана, когда дверь за Одуванчиком закрылась. — И тот обещал разобраться.
Толстячок ректор хмыкнул.
— Господа, давайте вернемся в кабинет? Там чай остывает…
Все последовали его примеру, а замдекана продолжал говорить, обращаясь к нагине:
— Госпожа Серпентина, может… Что, у нас других специалистов нет?
— Не мош-ш-шет, — прошипела госпожа. — Нет-с-с-с.
— Но император, госпожа Серпентина…
Нагина резко обернулась и рявкнула в лицо замдекана:
— Это — моя вотш-ш-шина! Мое! С-с-с! И никакой-с-с-с император-с-с-с мне не укас-с-с!
— Но…
— Примерно то же ответит его величество мадам фон Цветкофф, — вставил ректор, снова устраиваясь в кресле и подливая себе и нагине еще чаю. — Точнее, конечно, его секретарь. Успокойся, Кристоф, и запомни: не стоит без нужды злить женщину. — И подмигнул Василисе.
Та, помахивая грязной сковородой, нахмурилась.
— Что ж, дорогуша, вы приняты, — продолжал ректор. — Между прочим, отец не будет вас искать? — И посмотрел на Василису так внимательно, что той стало не по себе.
— Будет.
Замдекана, севший за стол и зарывшийся в бумаги, страдальчески поморщился, словно у него прямо сейчас вдруг заныл зуб.
— И? — поднял брови ректор.
Василиса посмотрела на него в упор.
— Не найдет.
Ректор хмыкнул и протянул:
— Ну, тогда конечно… Кристоф, что ты там копаешься? Заводи дело на нашу беглянку, и давайте уже отпустим девочку обживаться. Дорога дальняя была, лягушкой от Корчаковских болот прыгать долго, да?
Василиса промолчала. А спустя пару минут замдекана нашел нужную папку, вытащил чистый свиток и глянул на Василису.
— Имя?
— Вася.
— Вася? — поднял брови замдекана.
— Вася.
Замдекана кое-как сдержал улыбку и сделал пометку в свитке.
— Чудесно. Род?
— Женский.
За вторым столом хихикнул ректор, и даже нагина сдержанно улыбнулась.
Замдекана снова отвлекся от свитка и поднял взгляд на Василису.
— Да, это мы как-то уже поняли. К какому роду вы принадлежите, моя дорогая? «Фон», «де», «ви»…
Василиса дернула губой.
— Безродная я.
Ректор снова поперхнулся чаем и выдавил:
— Да уж, безродная… Всем бы такими безродными быть…
Но Василиса бросила на него не менее внимательный взгляд, и ректор, отмахнувшись, вернулся к чаю.
— Ладно. Напишем тогда «фон Безроднофф», — пробормотал замдекана.
— А пош-ш-шему тогда «фон»-с-с-с? Выс-с-сший род-с-с-с? — прошипела нагина. Улыбалась она весьма зловеще.
— Потому что мы что-то подозреваем, — замдекана кинул взгляд на ректора. — Но не говорим что.
— А может, тогда «фон Анонимус»? — предложил тот.
— Я уже записал, — отрезал Кристофер. — Так… Возраст?
— Шестнадцать, — отозвалась Василиса.
— Предыдущее место жительства?
— Болото.
— Какое?
— Корчаковское.
Замдекана снова поднял на нее вопросительный взгляд.
— Милочка, придумайте что-нибудь другое. На Корчаковских болотах ничего, кроме пиявок, жаб и одной чокнутой ведьмы, нет…
— А вот не надо так про мою маму! — перебила Василиса, раскручивая сковородку.
Замдекана подавился словами и быстро что-то записал в свитке.
— Заявление на стипендию писать будете?
— А то!
И так Василиса подписала еще три свитка — заявление на стипендию, согласие на распределение после учебы и заявление на заселение в общежитие. Потом Кристофер выдал ей маленькую тонкую книжечку, с обложки которой на девушку уставился ее собственный портрет. Жуткий, уродливый, черный… В общем, он Василисе понравился куда больше предыдущего,
