Домой он тогда так и не попал. Спал после операции на диване в ординаторской и на утреннем обходе выглядел немного помятым. Но вполне довольным. И щетина ему шла…
Я позвонила все-таки Лене, и, хоть мы не были близкими подругами, скорее, приятельницами по институту, она примчалась уже через час. Привезла мандарины и упаковку йогурта. Сама вызвалась съездить ко мне домой и собрать все необходимое.
А Олег по-прежнему заходил, когда у него было время. Разговоры, еда из кафешки, кофе из автомата…
К вечеру третьего дня на меня уже приходили посмотреть. Просовывались в приоткрытую дверь любопытные носы и морщились брезгливо: «Что он в ней нашел?» Сама я этим вопросом не задавалась. Главное, что нашел.
Я рассказала ему о родителях. Они работали в другой больнице, но город-то один, а мир вообще тесен, особенно медицинский, и Олег, оказалось, был когда-то знаком с отцом.
И о себе я рассказала. Так легко получилось, без слез. Только боялась, что он станет меня жалеть. Не стал. Сказал, что у него институтский товарищ в третьей гинекологии работает, хороший специалист. Фамилию назвал знакомую — мне этого врача Света советовала, она сама у него наблюдалась.
Ей я тоже позвонила. Извинилась за запоздавшее поздравление. Обещала сразу после выписки приехать, с малышом познакомиться…
А позавчера у Олега было ночное дежурство, на диво спокойное, и он, сделав вечерний обход, сидел у меня в палате. Сначала просто сидел. Потом мы поцеловались. Как-то само собой получилось. Через несколько минут оказались в темной перевязочной, где никто не стал бы нас искать и дверь, в отличие от палатной, закрывалась на ключ. Стекла в окне белые, непрозрачные, и подоконник широкий.
И никаких сомнений. Иначе и быть не могло. Не случись этого ночью, с утра я набросилась бы на него прямо во время обхода. Или он на меня. В любом случае неудобно получилось бы. Неудобнее, чем на подоконнике…
— Мариш, что-то не так? Голова закружилась?
— Нет. Все хорошо.
— Хорошо — это хорошо, — вывел Олег серьезно. — Но если ты собираешься сбежать, пока я буду ходить за куртками, напоминаю: у меня в заложниках твой кот.
— Дурачок.
— Кот?
— Ты. Куда я от тебя сбегу? Тем более без куртки?
На улице все еще была зима. Я поежилась от холода, невыносимо резкого после тепла палаты, и натянула капюшон почти до подбородка, рискуя навернуться на ступеньках и вернуться в отделение, откуда меня еще даже не выписали.
— В машине согреешься, — пообещал мне лечащий врач и любимый мужчина в одном лице. — Я специально поближе припарковался.
Я выглянула из капюшона и ошарашенно замерла: рядом с больничным крыльцом стоял ярко-красный «Porsche».
— Ух ты, — выдохнула, не сдержав восторга. — Не знала, что врачи у нас столько зарабатывают.
Олег загадочно улыбнулся и под руку повел меня к чуду автомобилестроения.
— К огромному моему сожалению, — говорил он при этом, — врачи у нас столько не зарабатывают. Зарабатывают они приблизительно столько, — обогнул по дуге блестящую отполированными боками машинку, и моему взору открылся стоявший за ней черный «Hyundai». — А если не зарабатывают, берут в кредит.
— Какое разочарование, — пробурчала я, устраиваясь на пассажирском сидении. — Думала, что закадрила преуспевающего нейрохирурга, а у него кредит.
— Кредит я уже выплатил, меркантильная моя, — успокоил Олег, заводя мотор. — И у меня осталось достаточно денег, чтобы угостить тебя ужином.
Замечательно. Значит, с меня завтрак.
Светловолосый паренек в черной футболке, сунув руки в карманы широких джинсов, бродил по засыпанному снегом газону, невзирая на мороз и срывающийся ветер. Его необычный вид не привлекал внимания прохожих, и за все время, пока подросток топтался тут, им заинтересовался только старый бродячий пес: подошел, обнюхал протянутую руку, вильнул хвостом и потрусил дальше по своим делам. Даже молодая женщина, к которой парнишка приблизился вплотную, чтобы заглянуть под капюшон, его не заметила. Может быть, потому, что смотрела только на своего спутника.
Мальчишку это не расстроило. Он проводил взглядом выехавший со двора больницы автомобиль и пошел к стоявшему у ограды мотоциклу.
— Видел? — спросил у сидевшего на мотоцикле человека.
— Видел. — Байкер стащил с головы черный шлем, украшенный изображением серо-стальной головы волка, и тряхнул светлой челкой. На открытом молодом лице светилась улыбка.
— Ничего не меняется, — усмехнулся мальчишка. — Предпосылки она создала! Как не умела писать, так и не научилась. Ну да ладно, и так неплохо вышло. В конце концов, не в «поршах» счастье.
Он устроился за спиной вновь надевшего шлем байкера, и мотоцикл сорвался с места. Рев мотора не испугал копошившихся рядом голубей, и птицы продолжали деловито выискивать что-то в снегу, на котором не осталось следов протекторов…
