Если у них и был призрачный шанс остановить нападение, он исчез, как только голодный тролль, словно детскую игрушку, подхватил отца Серого Когтя и откусил ему ноги. Кто–то из воинов пытался поднять глефы или топоры и обнаружил, что Ледяные Люди не обращают внимания на раны, продолжая лакомиться смертельно напуганными людьми. Каждый тролль мог одолеть сотню воинов, и небольшие кучки людей, пытающихся им противостоять, были быстро разгромлены. Их оружие еле пробивало шкуру троллей, а от ударов тяжелых двуручных топоров чудовища едва вздрагивали. Несколько троллей додумались использовать мертвые тела как оружие и забивали живых воинов насмерть трупами их же соратников. Другие чудовища просто стояли на льду и хватали любого человека, пробегавшего достаточно близко, откусывали головы, руки и ноги и поджидали следующего.
Тимон Мясник подбежал к Алахану.
— Друг Алахан, ты ранен, — произнес берсерк.
— Я могу его излечить, — ответил Кроу, в изумлении оглядывая равнину, как и Алахан, потрясенный тем, что его план сработал. — Мы здесь в безопасности?
Тимон энергично закивал, поглаживая умирающего вождя по волосам.
— Они не будут нападать на моих друзей… давайте вернемся в город.
Тимон крепко обнял его, а Алахан снова встретился взглядом с Калагом Медведем. Лорденыш из Джарвика сидел, все еще сжимая себе горло. Его глаза ярко–зеленого цвета налились кровью, в них застыл страх. Алахан не отводил взгляд, пока тролль не склонился над Калагом и не сгреб его в охапку. Вероломный потомок рода Медведя даже не вскрикнул, когда Ледяной Человек перекусил его пополам. Он небрежно отбросил в сторону ноги и сокрушил голову огромными челюстями, оставляя красное пятно на заснеженной земле.
— Нам надо уходить, — заметил Тимон, — пока у Ледяных Людей не закончилась еда.
Алахан не помнил, как он покинул равнины Летнего Волка или как его принесли обратно в Тиргартен. Он смутно припоминал, что ему было необычайно холодно, когда Тимон держал его на руках, и тревожила картина собственной крови, льющейся из смятых и разрубленных доспехов. Какая–то его часть была готова умереть, даже ждала смерти — та самая часть, которая стремилась стать достойной его отца и не преуспела в этом.
Но у отца Бриндона Кроу и призрака Магнуса были на него другие планы. Его резко привели в чувство суровые навыки исцеления старого жреца, и он обнаружил, что лежит на длинном деревянном столе в большом зале Летнего Волка. Тимон стоял неподалеку, как и оружейник, Трикен Ледяной Клык, и на их лицах было одинаковое выражение — недоверчивое и радостное одновременно.
— Ты жив, друг Алахан! — воскликнул Тимон, растянул рот в причудливой улыбке и восторженно хлопнул по спине Бриндона Кроу.
— Полегче, парень, ты сильнее, чем ты думаешь, — проворчал жрец, потирая плечо. Он выглядел невероятно уставшим. — Если хочешь кого–нибудь ударить — ударь Алахана.
— Лучше не надо, — заметил молодой вождь. Он принял сидячее положение и почувствовал, как ноют все мышцы. — Мы победили?
Трикен и Кроу обменялись взглядами и слабо улыбнулись друг другу.
— Я бы не стал говорить, что победили именно мы… но угрозы для Тиргартена больше нет, — ответил Трикен. — В последний раз, когда я видел ублюдков Медведя — ну, тех, кого не успели доесть тролли, — они бежали к морю.
Всем было известно, что вода — единственное, чем не могут питаться Ледяные Люди Рованоко.
— А тролли? — спросил Алахан, и оба жителя Тиргартена повернулись к Тимону Мяснику.
— Я, хм, пометил городские ворота как свою территорию. Они не переступят порог, — сказал Тимон со смущенным видом.
— Он обоссал ворота, — пояснил Трикен, которому ситуация казалась чрезвычайно забавной.
Алахан попытался рассмеяться, но вместо этого закашлялся и схватился за бок в приступе боли. Рана исцелилась, но Бриндон Кроу не особо нежничал, и молодой вождь все еще чувствовал место, куда вонзился метательный топорик.
— В итоге все, о чем нам стоит беспокоиться, — разгневанный отец, который захочет узнать, кто разорвал надвое его сына. — Алахан прикинул: Рулаг Медведь получит донесение о поражении Калага в ближайшие недели. Что он будет делать с этими сведениями — было загадкой, по крайней мере, на сегодняшний день.
— Халла все еще жива, Алахан, — произнес старый отец Кроу. — Мы не одиноки. Она от нас далеко на востоке, но эту стерву нелегко убить, и мы можем рассчитывать на нее.
— И с ней Вульфрик, — подхватил молодой вождь и улыбнулся, вспомнив о гигантском воине. — У них есть люди и еще больше причин ненавидеть Рулага, чем у нас.
Глава десятая.
Тир Нанон на Тропе Фелла
Б зале для собраний было тихо, и тишина продолжалась уже почти час. Вокруг ствола огромного дерева стояли несколько сотен Стражей Фелла, они смотрели вверх на собравшихся шаманов-Витар и обменивались недоуменными взглядами — на совете было слишком много людей.
Как и другие поселения доккальфаров, Тропа Фелла находилась под лесом, стволы огромных деревьев использовались в качестве основы для жилищ, пока опавшая листва наверху маскировала присутствие обитателей леса. Поселение построили в естественном углублении в земле. Потолок, искусно изготовленный по старинным законам из переплетения вьющегося кустарника и ветвей деревьев, находился гораздо выше обычного уровня лесной почвы.
Нанон происходил из Сердца и не понимал странного аскетизма и отсутствия юмора Стражей Фелла. Поселение их выглядело мрачным, песни доккальфаров звучали тоскливо, а сами жители казались несчастными. Нанон признавал, что у них имелось достаточно оснований считать жизнь несправедливой, но им действительно стоило взбодриться. Доккальфары Фелла вели себя словно угнетенный народ, предавались жалости к себе и отказывались признать за людьми право на место в их лесу. Только по настоянию Нанона Рам Джасу, Уте и прочим было позволено остаться в Фелле.
Витар Ксарис, ставший более уверенным в себе после того, как оказался среди своего народа, призвал к часу медитации, и все доккальфары, сидящие в зале, склонили головы в молчаливом созерцании. Нанон не знал большую часть местных жителей, он обнаружил, что ему гораздо уютнее находиться рядом с людьми.
Рам Джас Рами, Темная Кровь, более уважительно, нежели другие люди, относился к Стражам Фелла и их особенностям. Уту Тень, в отличие от него, больше чем один раз просили заткнуться. Еще Черного священника пришлось удерживать силой, когда он увидел киринского
