Алахан знал, что туманные камни раненов были сделаны из добытого в шахтах льда, но никогда не задумывался, откуда именно его берут.
— Ты сражался с ними? — спросил он.
Тимон кивнул.
— Нашим старейшиной был старый жестокий берсерк, и он приказал всем мужчинам отдать свои жизни за сохранение чистоты Нижнего Каста. Он не особо был дружен с фьорланцами. Пусть даже множество жителей умерло от чумы, он продолжал рваться в бой. Даже когда Алеф уговаривал его помириться, тот только смеялся.
По выражению лица Тимона было понятно: он не одобряет решения своего старейшины.
— Кто победил? — спросил Алахан.
— Они, — просто ответил Тимон. — Они побеждали каждый раз, когда мы нападали. Они превосходили нас числом, а большинство моих земляков были обычными людьми. Люди гибли сотнями. Тех, кто избежал смерти от топоров фьорланцев, унесла чума, пока от деревни не осталась лишь горстка выживших, а наш старейшина не сошел с ума.
Алахан нахмурился и посмотрел на берсерка с искренним сочувствием.
— И чем все закончилось?
— Мне едва исполнилось двенадцать лет, но меня вместе с отцом отправили на смерть, — ответил он, со злостью скривив губы. — Но я поступил бесчестно и отказался. Я только начал познавать ярость Варорга, но не хотел видеть, как мой отец так же, как и мать, умирает на моих глазах. Я вызвал старейшину на бой.
Тимон сидел посреди расщелины, и вокруг него начала виться поземка.
— Когда я потерпел поражение, меня спас Алеф. Он пощадил меня и моего отца, хотя ему не было в этом никакой нужды. Его жрец вылечил чуму, и те из воинов, кто остался в живых, с честью сложили оружие. Вождь Тиргартена убил нашего старейшину, а остальных отпустил с миром.
Алахан удивленно поднял брови.
— И ты называешь это «добротой»?
— Мы постоянно нападали на него — а он сохранил нам жизнь. Воин из Нижнего Каста никогда бы так не поступил. Алеф Летний Волк — первый человек из всех, кого я видел, который проявил милосердие.
— Я понял, он поступил милосердно, но зачем тебе сейчас его искать?
— Я больше ничего не могу сделать для Нижнего Каста… с недавних пор… вот я и хотел найти лучшего человека из всех, кого я знаю, и отдать свою судьбу в его руки. — Тимон говорил с искренней убежденностью, будто выполнял почетный ритуал своего народа. — Он должен понимать, что это большая честь, — заключил он гордо.
— А его дочь? — спросил Алахан.
Берсерк из Нижнего Каста задумчиво прикусил ноготь.
— Я надеюсь, она достойна моей судьбы. Если нет, тогда я найду кого-нибудь другого.
Алахан тепло улыбнулся Тимону — ему нравилось простое мировоззрение берсерка.
Молодой вождь громко зевнул и откинулся на камни, убедившись, что нависшая скала защищает его от снега. Он очень утомился и обнаружил, что голос Тимона удивительно успокаивает.
— Друг мой, похоже, мне необходимо вздремнуть, — устало произнес он.
— Это хорошо, — широко улыбнулся Тимон. — Мне понравилось с тобой разговаривать. Нам нужно как–нибудь еще раз поговорить.
Алахан рассмеялся громким, добродушным смехом и по–дружески потрепал берсерка по плечу.
— Мы доберемся до Тиргартена и достигнем наших целей… Я в этом уверен.
Алахан так устал, что даже холод не помешал ему заснуть. У него с собой не было ни походной скатки, ни того, чем можно укрыться от непогоды, и он досадовал на свою недальновидность: мог бы и взять, когда покидал родной дом. Однако в то время все его мысли занимали тревога за сестру и возмущение вероломным поступком братьев по оружию из Джарвика. Сейчас, по расчетам Алахана, он и Тимон были в семи днях пути от Тиргартена. Молодой вождь закрыл глаза, почувствовал, как замедляется дыхание, и молил Рованоко о том, чтобы встретить союзников в землях Летнего Волка. Он знал старого жреца по имени Бриндон Кроу и надеялся увидеть его в Тиргартене.
Тимон стоял над ним, с высоты обводя взглядом заснеженную тундру. Алахану берсерк из Нижнего Каста казался весьма занимательным спутником, и, несмотря на то что поначалу тот не хотел разговаривать и странный ход его мыслей часто удивлял, очевидно, берсерк был более вдумчивым и разумным, чем большинство представителей их народа. Хотя, когда Алахан очнулся от недолгого забытья, он успел подумать, что знает берсерков только со слов своего дяди.
Затем ущелье сотряс глубокий, рокочущий звук, отчего Алахан распахнул глаза. Долгое гортанное рычание эхом отдавалось по скалистой местности. Алахан вскочил на ноги и поднял боевой топор. Он бросил взгляд вдоль узкой расщелины, но ничего не различил в белой пустоте — только снежные сугробы. Он посмотрел наверх — но Тимона там больше не было. Звук продолжался, и Алахан вполголоса выругался, когда понял, что слышит вопли тролля.
— Тимон, — прошептал он, подняв голову, — нам надо уходить.
Ответа не было.
— Тимон, — повторил он, — тут тролль!
Несколько раз в своей жизни Алахан сталкивался с Ледяными Людьми Рованоко — если ты живешь во Фьорлане, это неизбежно, — но еще никогда ему не приходилось с ними сражаться, и если легенды передавали правду, то тролль мог легко справиться даже с десятком вооруженных воинов. Магнус говорил, будто Ледяные Люди Рованоко — вечно голодные создания, которые пожирают камни, деревья и людей с одинаковым удовольствием. Они никогда не могут насытиться и с такой же готовностью нападут на вооруженную армию, как и на горного козла.
Пригнувшись, Алахан затаился под каменным выступом, дышал очень медленно и старался не моргать. Он напряженно всматривался в метель за пределами расщелины и различил огромный силуэт, бредущий к нему навстречу. Стараясь вжаться в скалу, Алахан видел, как чудовище медленно проступило из сияющей белизны владений Слезы. Размерами оно превосходило троллей, виденных им рядом с Фредериксэндом: тролль имел больше десяти футов в высоту, хотя шел сгорбившись, поэтому, скорее всего, был гораздо выше. Не получалось рассмотреть его подробнее, но руки Алахана при виде громадного чудовища задрожали, и он крепче сжал рукоять топора. В ширину почти такой же, как и в высоту, тролль покачивался при ходьбе, извилистым путем приближаясь к ущелью.
Вопли продолжались. Огромный тролль подходил все ближе, и Алахан уже мог разглядеть длинные когти, выступающие из пухлых рук и ног. Чудовище покрывала густая черно–серая шерсть, и оно казалось
