Страх не оставлял сиротку и в самом цирке.
Проворный бегемот, умная свинья, белый конь и жираф с чёрным, длинным, непристойным языком вызывали в ней любопытство и страх.
◆Кисонька смотрела на арену с интересом.
Особенно её привлекала наездница – красотка в чёрном купальнике. На голове у неё был цилиндр, на щеке – шрам.
Соскочив с коня, она принялась помыкать бегемотом, свиньёй и жирафом с помощью хлыстика.
Кисонька призналась, что и сама бы не прочь стоять вот так с хлыстиком и гонять бегемота кругами.
Вот только щёчку жалко.
◆Представление было забавным, но я совершенно не могу его описать интересными словами.
Например, была какая-то обезьянка, которую вроде как похитил злодей.
Обезьянку искали.
То и дело между рядами пробегал таинственный мужчина в блестящей рубахе, расстёгнутой до волосатого живота.
Одного взгляда на этот живот было достаточно – вот он, злодей. Играла громкая музыка, умелые звери показывали трюки, сиротка обмирала.
5Она не просто обмирала.
Она схватила меня за руку и стала шептать на ухо непонятные слова.
Слова выдуманного языка.
Ею выдуманного языка.
Языка, который её бабуси называют древнеегипетским.
◆Обе старухи убеждены, что сиротка обладает даром ясновидения, в прошлом воплощении жила в Древнем Египте и не забыла свой родной язык.
Родной язык прошлого воплощения.
У нас, если что-то таинственное, сразу Древний Египет.
Или нацисты.
А лучше Древний Египет и нацисты разом.
И вот сиротка шепчет мне на древнеегипетском, и я понимаю, что соприкасаюсь с чудом.
– Переведи, пожалуйста, – попросил я. – Переведи на русский.
– Это я, это я.
– Что ты?
– Обезьянка!
– Что обезьянка?
– Я – обезьянка!
– Как это? – спросил я. – Ты же девочка.
– Я девочка и обезьянка.
– Одновременно?
– Да!
6В антракте маленьких зрителей пригласили на аттракционы.
Оказавшись в толпе, сиротка стала испуганно озираться.
Глаза её, судя по фотографиям, с самого детства обладают странным свойством: кажется, что малышка только что очнулась либо от рыданий, либо от пьянки, либо и от того и от другого разом.
Жизнь с двумя старушенциями научила её бояться людей.
Просто потому, что она их не так уж часто видела: в цирк её не водили – далеко, в театр не водили – дорого, в детский сад не водили – в детском саду инфекции.
Бедняжка боялась даже шаг ступить без нашего сопровождения, но всё же поддалась на увещевания и принялась боязливо вкушать радости антракта.
◆Скатилась с надувной горки.
Горку сторожил деловитый ребёнок. Он принял у меня купюру и сказал, что сдачи нет.
Скатываться на сдачу сиротка отказалась и деловитый ребёнок пожал плечами.
◆После горки сиротка пожелала подняться под купол цирка.
Деловитый юноша прицепил её к тросу и мгновенно вознёс в вышину.
Сиротка покорно свисала, не выражая никаких эмоций.
◆У деловитого юноши тоже не нашлось сдачи.
Повторный подъём сиротку не заинтересовал, о нас с Кисонькой не могло быть и речи – трос рассчитан на маленькое тельце.
◆Личико сиротки так и не озарилось улыбкой, но она пожелала фотографию с Дедом Морозом.
Испытывая некоторую ревность к конкуренту, я подвёл сиротку к очереди – фотографию с Дедом Морозом желали многие.
◆Дед Мороз вкалывал как известный артист: «Раз, два, следующий».
На кнопку жала Снегурочка. Румянец у Снегурочки был диатезный, как у пьющей тётки возле магазина.
Сдачи у них тоже не нашлось.
7После представления сиротка потребовала мороженое.
Напоминание о том, что мороженое запрещено бабушками, не помогло. Поднялся крик. На нас стали оборачиваться. Пришлось пойти на компромисс – мы покупаем маленькое мороженое, а она сохранит это в тайне.
◆Лизала и дулась.
Кисонька спросила, можно ли и ей лизнуть.
Сиротка молча отошла в сторону.
По фойе ходил Дед Мороз, он собирал деньги у распорядителей аттракционов.
Принял котлету от хозяйки пони, от хранителя батута, от деловитого юноши и от деловитого ребёнка.
Дед Мороз сунул деньги за пазуху, а у деловитого ребёнка проверил карманы, что-то оттуда извлёк и наградил расхитителя подзатыльником.
◆Мороженое тем временем растаяло, сиротка бросила его в урну и протянула мне ручки:
– Вытри.
Она осталась у нас ночевать.
Спать одной в специально купленной для неё кроватке не захотела, легла с нами.
Между мной и Кисонькой.
Во сне вертелась и звала маму.
8Когда на следующий день мы вернули её бабкам, она с восторгом сообщила, что видела жирафа, Деда Мороза и ела мороженое.
– А ещё меня чуть не задушили ремнём! – заявила она бабкам, с любопытством наблюдая за выражениями наших лиц.
Глава 13
1Расправившись с ненавистной бородой, я вошёл к Кисоньке.
Она дремлет, как будто никто ничем по ней только что не водил.
С хрустом.
Дремлет, не ведая, какие страсти из-за неё разгорелись.
◆– От тебя воняет, – сказала Кисонька.
– Ты уже говорила.
– Теперь воняет по-другому.
– В самом деле?
– Да, – она зевнула. – Воняет чем-то диким. Развяжи меня. Почему ты в моих лосинах?
Такая смешная: замотана с ног до головы, а выделывается.
Ишь, воняет от меня.
Сама-то…
– На меня насрала птица.
– Повезло. Хорошая примета, но воняет.
– Я выпустил птицу из сарая, вот она на меня и насрала.
– Отблагодарила.
– Да.
– Кто запер птицу в сарае?
– Она сама туда залетела и не могла выбраться.
– А дверь была открыта?
– Да.
– Птицы живут в другой реальности.
– Реальность одна, но видим мы её по-разному.
– Ты меня размотаешь или философствовать будешь?
Я подошёл к ней близко.
Провёл по телу и по лицу.
Вроде, всё это должно ей нравиться.
Мы же только что видели, как она реагировала на подобное с печником.
◆Даже я завёлся.
◆А она нет.
Лежит и смотрит, не моргая. И губы поджала, вместо того чтобы распахнуть в истоме.
И никакого нарастающего звука.
– У меня нос чешется.
– Здесь? – я почесал ей нос.
– Левее.
– Здесь?
– Выше.
– Голова чешется.
– Здесь?
– Не здесь.
– А где?
– Размотай меня!
– Что ещё чешется?
– Размотай, я сама почешу!
– Скажи, я почешу.
Я начал вести себя как-то странно. Даже для самого себя.
Реально странно, но мне понравилось.
– А здесь не чешется? – я прорвал червяка.
Кисонька посмотрела на меня с ненавистью.
– Вот здесь не чешется?
Я разодрал плёнку между её ногами и, пачкаясь в целебной грязи, крепко схватил её.
Прежде, чем она начала брыкаться.
Я уже готов наброситься на неё, но ненависть на её лице сменилась безразличием.
Она снова зевнула.
– Что-то не так? – спросил я, чувствуя, как пружина страсти в моём теле ослабевает.
– Хочется романтики, выдумки, – произнесла Кисонька.
– Выдумки?! А это что, не выдумка? Плёнка, грязь, томление! Я что, плохо пишу? Какую ещё тебе надо выдумку?
– Пишешь ты нормально. Но женщине нужно увлечься. Женщину каждый раз нужно завоёвывать. Удивлять. Хочется экспромта. Интриги. Ты такой смешной сейчас, глаза испуганные, как у оленёнка.
2Немалое мужество требуется мужчине, пусть даже оленёнку, одетому в обосранные леопардовые лосины и отвергнутому собственной неверной супругой.
Немалое мужество нужно для того, чтобы не придушить падлу прямо вот тут и не бросить писать всю эту херню с призрачной надеждой на публикацию.
– Оленёнок? – переспросил я, чтобы совладать с сюжетным поворотом.
– Я бы тебя сфотографировала, но у меня руки связаны.
Перепачканными пальцами я взял телефон и обратил его на себя.
И в самом деле оленёнок.
Олень.
◆Я обратил телефон на Кисоньку.
Кисонька и есть.
Ушки, глазки, носик.
Экспромта, значит, хочется.
Романтики.
– Смотри, что у меня есть. – Я
