Существо вновь фыркнуло – как мальчишка, услышавший скабрезную шутку.
- Уважение – это то, что проявляют по отношению к людям, детектив Идинахренотсюда.
- А я, значит, не человек?
- Вы не человек. У меня достаточный опыт в этой сфере… Ваша модель… Это же «Бейли», да? Этот хлам сложно с чем-то спутать. Сколько у вас установлено нейро-модулей? Не вздрагивайте так, на самом деле мне это абсолютно безразлично. Тридцать? Пятьдесят? Каждый кусок чужой жизни сродни валуну, который вы грузите на себя. И где-то там, в самом низу, - Энглин пошевелило пальцами, словно копаясь в кучке щебня, - в самом-самом низу находится то, что может называть себя детективом Соломоном Пять. Погребенное под тоннами лишнего груза, маленькое, беззащитное и забывшее о том, что оно такое. И я не испытываю к нему уважения. А это… То, чем вы, по вашему мнению, являетесь… Всего лишь искусственная оболочка вроде твидового плаща. Фальш, обман и дешевка.
Соломон встретился с ним взглядом – и в самом деле вздрогнул, только мысленно. Энглин смотрело на него с нескрываемым презрением, как смотрят на что-то раздражающее и откровенно неприятное. Например, на манекен, которому кто-то шутки ради подрисовал глаза. Странное дело, под этим взглядом он почувствовал себя до крайности неуютно – словно бесполое и лишенное возраста существо каким-то невообразимым волшебством на секунду и в самом деле превратило его в неодушевленный предмет, рядящийся под живого человека. К счастью, дисциплинированность и самоконтроль «Бейли» быстро пришли на помощь.
- Ваши суждения о человеческой душе интереса для следствия не представляют, - Соломон нарочито вежливо улыбнулся и шагнул к двери, - От лица Транс-Пола благодарю вас за сотрудничество.
- Катитесь, - беззлобно буркнуло Энглин, отворачиваясь, - И лучше не выключайте свой «отрубатор» до того, как закроете за собой дверь. А то услышите еще больше.
Соломон охотно воспользовался его советом.
К дому Соломона «Лексус-Москвич» подполз уже в сумерках. Фуджитсу тонул в липкой, зарождавшейся у горизонта, темноте, его обелиски серого камня превращались в полные звезд коробки – в каждой светились сотни окон-огоньков. Настоящих звезд видно не было, вместо них над головами клубилось месиво сродни тому, что бывает обычно в вымоине после дождя - грязь вперемешку с мутной водой.
Соломон ощущал себя уставшим, даже иррационально-уставшим. Точно прошедший день был бесконечной продувочной трубой в каком-то цеху, где его тело потоком воздуха несло вперед сквозь сухие клочья паутины. Выматывающий день. Суматоха, даже пообедать не успел. Нейро-софт, нейро-вандалы, нейро…
Он никогда не любил сумерки, странное время между днем и ночью, тревожное, муторное, наполняющее душу чем-то холодным и тягучим. Возможно, стоило поставить модуль «Чарующий закат», предлагали же когда-то с хорошей скидкой… Поставить – и навеки избавиться от этого ощущения неуютности, которое овладевает им в этом время суток.
Соломон улыбнулся – сам себе. Может, поэтому улыбка получилась вялой, какой-то ненастоящей, как глянцевое изображение блюд на витрине ресторана. Так просто полюбить сумерки. Сунуть кредитную карточку в щель нейро-корректора, нажать несколько клавиш на клавиатуре, опустить на голову обруч и прикрыть на секунду глаза. Когда он откроет глаза, сумерки уже не будут казаться ему тревожными, напротив, мягкими и уютными, как тяжелая домашняя штора. Проще некуда. Но…
Как знать, вдруг это странное существо по имени Энглин, не так уж и заблуждается?
«Глупости, - сказал сам себе Соломон, наблюдая за тем, как серая полоса асфальта с шуршанием втягивается под массивный капот автомобиля, - Сам себя растравил. Это все Эмпирей Тодд… Некоторые люди просто не знают, когда надо остановиться, не знают чувства меры. Для некоторых нейро-софт просто становится фетишем, культом, вот они и теряют голову… Разумный взвешенный подход и голова на плечах – вот и все, что необходимо, когда имеешь с этим дело. У меня голова на плечах есть».
Но внутренний голос, зудевший всю дорогу злым болотным комаром, не успокаивался, сбивал с мысли, чего-то требовал, не намереваясь замолкать.
«Ты можешь поставить себе еще пять, десять, сорок нейро-модулей, - говорил он, - Ты можешь полюбить сумерки, котов, запеканку с ревенем и хоккей. Ты часто уверял себя в том, что нейро-софт, в сущности, неопасен, он – лишь костыли и распорки, которые помогают твоему характеру выдерживать постоянство. Но коль скоро ты начинаешь диктовать сам себе, что тебе любить, не время ли задуматься о том, не много ли каменных глыб ты водрузил себе на загривок? И помнишь ли ты Соломона Пять таким, каким он был сорок шесть итераций назад?.. Может, ты уже давно не Соломон Пять, а просто искусственный комплекс симпатий, антипатий и воззрений, сплетенный вместе нейро-нитью. Комплекс, ходящий на двух ногах и искренне считающий, будто он и есть Соломон Пять?..»
«Парадокс Арго», вспомнил Соломон, вот как это называется. Еще в университете проходили. Если в старом корабле из года в год проводить ремонт, меняя доски и оснастку, рано или поздно возникнет вопрос – тот ли это корабль, что был, или уже совершенно новый, просто повторяющий форму старого? И если новый, то в какой момент наступает это превращение?
А потом за поворотом мелькнули огни дома – и неприятные мысли ушли сами собой, растворились в зарождающейся ночи. Дом был небольшим, двухэтажным, тоже немножко старомодным. Но это был его, Соломона, дом. Дом, в котором его ждут.
Он завел «Лексус-Москвич» в гараж, выключил двигатель и подошел к входной двери. Он знал, что та распахнется быстро, стоит ему коснуться пальцем звонка, но специально тянул секунды, замедляя шаг. Собственные мысли, досаждавшие всю дорогу, уже казались ему мелочными и нелепыми. Нейро-модули, вздор какой… Он – это он. И в одном доме из нескольких сотен тысяч домов Фуджитсу его ждут и любят. Его, Соломона Пять, только его и никого кроме. Настоящего.
Соломон позвонил в дверь и та действительно почти тотчас распахнулась. На пороге стояла Анна. В пушистом белом халате, с россыпью золотых локонов на плечах, она распространяла вокруг себя ауру безмятежного тепла – и Соломону на миг показалось, что его окружает не зябкий осенний вечер, а ласковое дуновение тропического острова.
Обычно Анна приникала к нему и втягивала внутрь. Он любил мягкое прикосновение теплых и неожиданно сильных рук, любил ее сияющий взгляд, устремленный в упор, запах ее волос, похожий на запах каких-то неведомых цветущих растений. Но в этот раз Анна не стала его обнимать. Напротив, отстранилась с вежливым недоумением на прекрасном лице.
- Кажется, вы задержались на работе, господин Пять? – сказала она, ослепительно улыбаясь, в нарочитой строгости ее голоса угадывалась тлеющая страсть, - Это очень, очень плохо. У нас по этому поводу будет
