В воскресенье, 13 марта, Горбачев сел в самолет, чтобы лететь в Югославию. Он пригласил коллег в свою кабину – вместе готовиться к встречам, переговорам и выступлениям в Белграде. Потом Шахназаров передал ему свежие газеты и особо указал на статью Андреевой. После прибытия в Белград, по словам Шахназарова, не было ни одной свободной минуты, и только на обратном пути, когда все снова сели в самолет, Горбачев сказал: “Я прочитал статью, она ужасна. Это прямая атака на линию ЦК”[1187].
Александр Яковлев узнал о письме Андреевой утром 14 марта, находясь в Монголии. “В Москве что-то происходит, – подумал он тогда. – Но что именно?” Он забеспокоился – ведь Горбачев тоже был за границей – и велел своему помощнику позвонить в Москву. Тому удалось узнать только одно: что Лигачев прямо сейчас проводит совещание с руководителями прессы. Яковлев быстро сделал верные выводы: “Стало ясно: идет очень серьезная атака на перестройку. И дело не только в письме Андреевой”. Вряд ли она сама так ловко состряпала бы насквозь пропитанный советским идеологическим жаргоном текст – “значит, кто-то за ней стоял”[1188].
Яковлев вернулся в Москву раньше Горбачева. Там он застал проандреевскую кампанию в самом разгаре: реакционеры в партаппарате явно взбодрились – “даже лица просветлели”. “Именно потому, что пресса испугалась и притихла, я понял, что нам нужно действовать. В ту пору еще существовала вероятность, что гласность придушат”[1189]. Яковлеву стали звонить редактора-либералы, но он посоветовал им повременить с “малыми” ответами Андреевой, пока не будет организован “большой”[1190]. 18 марта вернулся Горбачев. Однако он не решился сразу же пойти на конфронтацию с коллегами, занявшими проандреевскую позицию. Пока он колебался, они сами пошли в наступление на него.
23 марта, на IV Всесоюзном съезде колхозников в Кремле, во время перерыва, когда члены Политбюро пили чай в отдельном помещении, Лигачев как бы невзначай обронил:
– Печать стала и по зубам давать этим… Вот в “Советской России” была статья. Очень хорошая статья. Наша партийная линия.
– Да, – подхватил Воротников. – Настоящая, правильная статья. Так и надо. А то совсем распустились…
– Думаю, что это хорошая статья, – поддакнул Громыко, который уже доверительно жаловался сыну, что тот Горбачев, которого он выдвигал в генсеки весной 1985 года, и нынешний Горбачев – “два совершенно разных человека”[1191]. – Ставит все на место.
Соломенцев тоже начал что-то в этом духе, и Чебриков уже было открыл рот, но тут заговорил Горбачев:
– Я ее мельком проглядел перед отъездом в Югославию…
Его перебивают:
– Очень стоящая статья… Обратите внимание…
Горбачев прервал их:
– Да, я прочитал ее потом, вернувшись… А у меня вот другое мнение…
– Ну и ну! – воскликнул Воротников.
– Что “ну и ну”? – рявкнул на него Горбачев.
Все стали неловко переглядываться.
– Ах так?! – продолжал Горбачев. – Давайте на Политбюро поговорим… Расколом пахнет… Статья против перестройки… Эту статью сделали директивой… Запретили печатать возражения этой статье… Это уже другое дело… Я не держусь за свое кресло. Но пока я здесь, пока я в этом кресле, я буду отстаивать идеи перестройки… Нет! Так не пойдет. Обсудим на Политбюро[1192].
Политбюро заседало весь следующий день, а потом еще один. Позже Лигачев назвал это “охотой на ведьм”. Письмо не столько обсуждали, сколько “казнили”. “Имя его автора… превратили в синоним ‘врага перестройки’. И еще имя Нины Андреевой связали с именем Лигачева”[1193]. Грачев охарактеризовал те заседания лишь чуть-чуть мягче: “собрание по китайскому методу”, где Лигачеву и другим пришлось долго сознаваться в грехах и каяться[1194]. В действительности, судя по конспектам Черняева, которые тот вел на заседаниях, Горбачев пошел в контрнаступление, но не стал доходить до точки невозврата. Он учинил допрос, чтобы выяснить, кто дал команду опубликовать письмо, но, похоже, его вполне устраивали уклончивые и лживые ответы. Лигачев и компания пошли на попятную, но не более того. Они заявляли, что именно гласность позволила появиться статье Андреевой, а вся либеральная ересь, печатавшаяся в прессе, не имела с гласностью ничего общего. Над обоими враждующими лагерями витал призрак сталинизма. Горбачев чуял измену и желал знать имена предателей перестройки. А реакционеры, испугавшись за собственную шкуру, лебезили и пресмыкались перед начальником: один вообще призвал учинить расследование во главе с КГБ, чтобы разоблачить изменника. Чего не произошло на том двухдневном заседании – это честного и подробного разбора самих проблем, породивших споры.
“Вы читали статью?” – спросил Горбачев в самом начале заседания 24 марта. Некоторые ответили, что не читали или читали лишь бегло. Как она попала в “Советскую Россию”? Кто-нибудь в ЦК давал предварительное согласие на публикацию? Да, ответил Лигачев, чиновники ЦК видели статью Андреевой до того, как ее напечатали. Но главному редактору “Советской России” Чикину сказали, что он должен сам решать, публиковать статью или нет. И партийным организациям тоже никто не приказывал обсуждать этот материал. Но, независимо от того, согласен кто-то с Андреевой или нет, ее статья меркнет по сравнению с другими публикациями, где сплошные “провокации, ложь и клевета”[1195].
25 марта Яковлев (опираясь на Шеварднадзе и Медведева) представил длинное, по пунктам составленное опровержение статьи Андреевой. Премьер-министр Рыжков намекнул на то, что хорошо бы сместить Лигачева, выразив недоумение: зачем идеологией заведуют сразу два члена Политбюро (Лигачев и Яковлев), если вполне достаточно одного (подразумевалось – Яковлева)? [1196]
Видя, что на них движется целый фронт, консерваторы ринулись в укрытие. Лигачев принялся уверять – “в Политбюро сегодня имеется… подлинное единство, и это я отношу прежде всего к заслуге Михаила Сергеевича Горбачева”[1197]. Первый секретарь Московского горкома партии Зайков почти дословно повторил замечания Яковлева[1198]. А человеком, предложившим устроить расследование под началом КГБ, был украинский партийный руководитель Щербицкий[1199]. Никонов, занимавшийся аграрными вопросами в ЦК, похвалил ум Горбачева – “ядро, вокруг которого вращается вся работа Политбюро”, но подверг суровой критике Яковлева – за то, что “подраспустил прессу”, позволяет появляться гораздо более негативным материалам, чем статья Андреевой. Яковлев парировал: “Поскольку у тебя, Виктор Петрович, с сельским
