— И, Кайла, ты же знаешь, если тебя что-то беспокоит, ты всегда можешь поговорить со мной. — Она снова улыбается, и меня пробирает озноб.
Будь осторожна. Пусть официально ее должность — помощник преподавателя, но этим ее обязанности явно не ограничиваются. Она все время наблюдает за мной в поисках какого-либо признака, симптома отклонения от строгого, предсказуемого поведения Зачищенной. Малейший намек на возвращение моих преступных наклонностей, и меня могут вернуть лордерам. Уничтожить физически.
— Все отлично. Правда.
— Что ж, надеюсь, так будет и дальше. Ты должна прилагать максимум усилий и в школе, и дома, и в обществе, чтобы...
— ...выполнить свой договор. Использовать свой второй шанс. Да, я знаю! Но спасибо, что напомнили. Буду очень стараться. — Я широко улыбаюсь, такая счастливая, что готова поделиться улыбкой даже со шпионкой л ордеров. То, что миссис Али больше не будет ходить за мной по пятам — неожиданный бонус.
На лице ее отражается борьба между замешательством и раздражением. Миссис Али определенно больше нравится, когда я робею в ее присутствии.
— Да уж постарайся, — ледяным голосом и без намека на улыбку роняет она.
Какая жалость, что Рейн не из робкого десятка.
Красный, золотой, оранжевый. Дуб, растущий у нас во дворе перед домом, укрыл траву толстым, пестрым ковром, и я несу из сарая грабли.
У меня есть имя.
Я атакую граблями листья, сгребаю их в кучи, потом расшвыриваю ногами и начинаю заново.
У меня есть имя! То, которое выбрала я сама, когда была тем, кем хотела быть. Лордеры попытались отнять его у меня, но почему-то им это не удалось.
Через дорогу останавливается машина, которой я никогда раньше не видела. Из нее выходит парень примерно моего возраста или, возможно, чуть постарше. На нем мешковатые джинсы и футболка, такая помятая, будто он вел машину или спал в ней несколько часов кряду (нужно надеяться, не в одно и то же время). И все же этот вид, словно говорящий: «плевать мне, во что я одет», ему идет. Он открывает багажник. Вынимает коробку и несет ее в дом. Снова выходит, замечает, что я смотрю, и машет рукой. Я машу в ответ. Кайла не стала бы.
Она, вероятно, смутилась бы и покраснела, но Рейн — девушка смелая.
Он достает еще одну коробку, по другую сторону машины изображает, будто спускается по воображаемому эскалатору, и оглядывается, — смотрю ли я. Я закатываю глаза. Он продолжает проделывать разные другие фокусы, а я запихиваю листья в мешок, везу на тележке на задний двор и захожу в дом.
— Спасибо, что убрала листья, — говорит мама. — А то уже замусорили весь двор.
— Не за что. Мне хотелось что-нибудь поделать.
— Чем-то заняться?
Я киваю, потом напоминаю себе немного сбавить обороты, не то слишком частая смена настроений вынудит ее отвезти меня в больницу на проверку. Эта мысль не на шутку тревожит меня, и улыбка сползает с лица.
Мама кладет руку мне на плечо, легонько стискивает.
— Будем обедать, как только...
Дверь открывается.
— Я дома! — вопит Эми.
Минут через пять мы уже сидим за столом и слушаем подробный отчет о ее первом дне в качестве помощницы врача в хирургическом отделении. И, как выясняется, работа там — поразительный источник местных сплетен. Вскоре мы узнаём, кто ждет ребенка, кто свалился с лестницы, перебрав виски, что нового парня через дорогу зовут Кэмерон, что он приехал с севера и по неизвестным пока причинам будет жить со своими дядей и тетей.
— Мне там безумно нравится. Жду не дождусь, когда стану медсестрой, — говорит Эми, наверное, уже в десятый раз.
— А ты видела какие-нибудь серьезные заболевания? — поддевает ее мама.
— Или увечья? — добавляю я.
— О, кстати. Вы ни за что не догадаетесь...
— О чем? — спрашиваю я.
— Это случилось утром, поэтому сама я не видела, но слышала об этом все-все.
— Ну, так расскажи нам, — просит мама.
— Какого-то мужчину доставили в больницу с ужасными ранениями.
— Бог ты мой! — охает мама. — И что с ним стряслось?
А меня начинает охватывать дурное предчувствие. Тревога змеей вползает в душу.
— Никто не знает. Его нашли в лесу на конце деревни, избитого до полусмерти. Черепно-мозговые травмы и переохлаждение, пролежал там, по-видимому, не один день. Просто чудо, что он еще жив.
— Он сказал, кто это сделал? — спрашиваю я, изо всех сил стараясь унять бешено колотящееся сердце и выглядеть безучастной.
— Нет и, может, никогда не скажет. Когда его к нам доставили, он был уже в коме.
— Кто же он? — спрашивает мама, но я и без Эми знаю ответ.
— Уэйн Бест, ну, тот противный строитель, который делал кирпичные стены между участками.
Мама просит нас держаться подальше от леса и проселочных троп. Она беспокоится, что где-то в округе бродит маньяк.
Но этот маньяк — я.
— Можно, я пойду к себе? — спрашиваю я, внезапно почувствовав дурноту.
Мама поворачивается ко мне.
— Что-то ты побледнела. — Она кладет теплую ладонь мне на лоб. — И кожа липкая.
— Немного устала.
— Иди, ляг пораньше. Мы сами помоем посуду.
Эми стонет, а я направляюсь к лестнице.
Лежу, вперив невидящий взгляд в темноту. Себастиан успокаивающе посапывает рядом.
Я сделала это: избила человека до полусмерти, ввергла в кому. Точнее, Рейн. Она вернулась в это же время. Или что? Я и она — это одно целое или две разные личности в одном теле? Иногда я чувствую себя ею, словно воспоминания и то, кем была она, берут верх.
А порой, как сейчас, она ускользает, словно ее
