Как и в тот раз, когда я приходил сюда с Миллисент Дарби, на откинутой крышке секретера лежит дневник Хелены с выдранной страницей. На месте и лакированная шкатулка без револьверов. Наверное, Эвелина забрала их рано утром, получив записку с требованием совершить самоубийство. Очевидно, дождавшись ухода матери, Эвелина вошла в спальню через внутреннюю дверь из своей комнаты.
Однако если она намеревалась застрелиться из револьвера, то почему орудием убийства в конце концов стал серебристый пистолет, который Дарби стащил у доктора Дикки? И зачем Эвелине два револьвера? Мне известно, что один она даст Майклу перед уходом на охоту, но, вообще-то, странно, что она нашла время позаботиться об этом, зная, что ей и ее близкой подруге грозит опасность.
Разглядываю дневник с выдранной страницей. Кто это сделал – Эвелина или кто-то другой? Миллисент подозревала Хелену Хардкасл.
Касаюсь бумажных обрывков, лихорадочно размышляю.
В дневнике лорда Хардкасла я видел расписание встреч Хелены, так что на отсутствующей странице ее дневника должны быть упомянуты встречи с Каннингемом, Эвелиной, Миллисент Дарби, конюхом и Рейвенкортом. Мне точно известно, что она встречалась с Каннингемом, потому что он признался в этом Дэнсу; вдобавок камердинер ненароком смазал записи, оставив в дневнике Хелены отпечатки своих пальцев.
Взволнованно закрываю дневник. Непонятного все еще много, а времени почти не осталось.
Перебирая в уме всевозможные идеи, поднимаюсь на второй этаж, где Анна, нервно расхаживая по коридору у спальни Белла, разглядывает свой альбом. Из спальни доносятся голоса: Даниель беседует с Беллом. Значит, дворецкий сейчас на кухне, с миссис Драдж. Он скоро придет сюда.
– Вы видели Голда? Ему уже пора появиться. – Анна смотрит в темноту, будто старается вырезать взглядом из теней фигуру художника.
– Нет, – отвечаю я, озираясь. – Зачем мы здесь?
– Сегодня утром лакей убьет дворецкого и Голда, если мы не спрячем их где-нибудь, желательно там, где я смогу их защитить.
– Например, в сторожке.
– Совершенно верно. Только это надо сделать, не привлекая внимания. Иначе лакей сообразит, кто я такая, и убьет меня. Пока он считает меня обычной служанкой и пока Голд с дворецким физически не смогут ему противостоять, он на время оставит нас в покое, что нам и нужно. В альбоме говорится, что Голду и дворецкому предстоит сыграть важную роль, если, конечно, нам удастся их спасти.
– В таком случае зачем я вам сейчас понадобился?
– Не знаю. Я вообще не понимаю, что должна делать. В альбоме написано, что именно в это время я должна привести вас сюда, но… – Она со вздохом качает головой. – Все остальное – совершенная бессмыслица. Впрочем, когда вы дали мне альбом, то тоже несли какую-то чепуху. Вот уже час я пытаюсь разобраться в том, что здесь написано, и знаю, что если ошибусь или опоздаю к назначенному времени, то вы погибнете.
Я невольно вздрагиваю, услышав о своей возможной участи.
Грегори Голд, мое последнее воплощение, передал Анне альбом. А в спальне Дэнса Голд говорил что-то о карете – жалкий безумец с растерянным взглядом.
Я опасаюсь завтрашнего дня.
Скрещиваю руки на груди, прислоняюсь к стене рядом с Анной, касаюсь ее плечом. Осознание того, что в прошлой жизни ты кого-то убил, резко ограничивает возможные проявления приязни.
– У вас все получается гораздо лучше, чем у меня, – говорю я. – Когда я в первый раз услышал предсказание будущего, то погнался за камеристкой Мадлен Обэр через весь лес, думая, что спасаю ей жизнь. Перепугал бедняжку до полусмерти.
– Хорошо бы иметь инструкцию, как надо прожить этот день, – хмуро замечает Анна.
– Ведите себя естественно.
– По-моему, бежать и скрываться бесполезно, – говорит она, с трудом сдерживая раздражение.
На лестнице раздаются торопливые шаги.
Мы молча убегаем. Анна скрывается за углом, а я прячусь в ближайшей спальне. Из любопытства оставляю дверь чуть приоткрытой и вижу, как по коридору, прихрамывая, идет дворецкий. При ходьбе обожженный калека выглядит еще ужаснее, как ожившее пугало в ветхом буром шлафроке и пижаме.
Я пережил уже несколько повторений этого утра и вроде бы должен к ним привыкнуть, но до сих пор помню страх и волнение дворецкого, идущего к Беллу за объяснениями.
Из соседней спальни выходит Грегори Голд, но дворецкий его не замечает. Я вижу художника со спины, и отсюда, издалека, его силуэт выглядит длинной бесформенной тенью на стене. В руке у Голда кочерга. Ни с того ни с сего он набрасывается на дворецкого и начинает его избивать.
Я хорошо помню весь ужас избиения.
Меня охватывает беспомощная жалость. Из-под кочерги разлетаются брызги крови, пятнают стены.
Дворецкий корчится на полу, молит о пощаде, зовет на помощь.
Я забываю о благоразумии.
Хватаю с комода вазу, выбегаю в коридор, яростно кидаюсь на Голда и ударяю его вазой по голове. Осколки фарфора разлетаются во все стороны, а художник падает на пол.
В застывшей тишине, не выпуская из рук горлышка вазы, я смотрю на два бесчувственных тела у моих ног.
Ко мне подходит Анна.
– Что случилось? – с напускным изумлением спрашивает она.
– Я…
В конце коридора собирается толпа; на шум из спален выскакивают полуодетые испуганные гости, разглядывают кровь на стенах, недвижные тела на полу, с любопытством смотрят на меня. Лакея среди них не видно, – наверное, он где-то прячется.
Ну и хорошо.
От злости я готов на все.
Доктор Дикки взбегает по лестнице. В отличие от остальных, он уже одет, громадные усы набриолинены, тускло поблескивает чем-то намазанная лысина.
– Что происходит? – восклицает он.
– Голд взбесился, – говорю я, подпуская дрожи в голос. – Начал избивать дворецкого кочергой, я бросился на помощь и… – Я взмахиваю обломком вазы.
– Принесите из спальни мой саквояж, – велит Дикки Анне, которая нарочно стоит так, чтобы он ее заметил. – Он у кровати.
Анна приносит ему саквояж и начинает ловко и незаметно устраивать все так, как требуется. Дворецкому нужен покой и тепло. Анна предлагает перевезти его в сторожку, вызывается за ним ухаживать. Поскольку обезумевшего Голда запереть некуда, то его тоже надо отвезти в сторожку и накачивать снотворным до тех пор, пока из деревни не приедет полицейский. Анна предлагает послать за полицией кого-то из слуг.
На скорую руку сооружают носилки, кладут на них дворецкого, осторожно спускают по лестнице. Уходя, Анна с облегчением улыбается мне. Я отвечаю ей недоуменной гримасой. Столько усилий – и чего мы добились? Дворецкий прикован к постели и вечером станет жертвой лакея. Грегори Голда напичкают успокоительными и подвесят на крюк в сторожке. Голд выживет, но рассудок к нему не вернется.
В общем, если следовать инструкциям Голда, ничего хорошего у нас не выйдет. Голд отдал Анне альбом. И хотя
