– Что – переходя сразу к делу, к которому, как выдает нетерпеливый настрой специалистов по допросу и замена лампочки на более многоваттную, им бы очень хотелось, чтобы она уже перешла, – как это зачастую бывает, лишь оказавшись в вузе и постепенно обретя какую-то психическую дистанцию и материал для эмоциональной компаративистики, Мадам Психоз наконец начала понимать, насколько жутковатым был регресс ее реагентного папочки, и лишь когда автограф некоего сына – спортивной звезды на пробитом футбольном мяче вызвал в и-мейлах из Кентукки больше подозрений и сарказма, чем благодарности, она начала подозревать, что отсутствием социальной жизни в пубертатный период не меньше, чем ее собственной актеонизирующей подростковой прелести, она обязана навязчивой привычке папочки чинить препятствия. Что – с короткой паузой, чтобы произнести слово «актеонизирующий» по буквам, – по-настоящему дерьмо попало в межпоколенческий психовентилятор, когда Мадам Психоз пригласила этого мелкого подлеца – сына Автора домой в Кентукки на угощение в третий раз, на День благодарения в Год Геморройных Салфеток «Такс», и сцены инфантильного поведения папочки и маминых молчаливых компульсивных закатывания консервов и стряпни, не говоря уже о невероятном напряжении, возникшем после попытки Мадам Психоз вынести несколько мягких игрушек из своей комнаты, чтобы освободить место для сына Автора, – словом, ознакомление с собственным домом и папочкой через компаративный фильтр взаимоотношений с сыном Автора довело Мадам Психоз до нервного срыва, который обычно побуждает Высказать Невысказанное; и что именно во время обеда на День благодарения, в полдень 24 ноября ГГСТ, когда низкокислотный папочка принялся не только нарезать Мадам Психоз кусок праздничной индейки у нее на тарелке, но и разминать в кашицу зубчиками вилки на полезших на лоб глазах компаративного сына Автора, Мадам Психоз наконец озвучила невысказанный вопрос, почему теперь, когда она совершеннолетняя, и живет с мужчиной, и покончила с детским жонглированием, и вступает на поприще карьеры по одну, а потенциально и по обе стороны камеры, ее личный папочка, похоже, уверен, что она не в состоянии самостоятельно жевать? Описание из вторых рук Молли Ноткин последовавших эмоциональных извержений не изобилует подробностями, но ей кажется, что она может заявить со всей уверенностью, что тогда наверняка имел место типичный случай системы, некоторое время находившейся под таким огромным безмолвным давлением, что, когда система наконец взрывается, накопленное давление почти всегда приводит к полномасштабному извержению. Огромный стресс низкокислотного папочки, по всей видимости, извергся прямо там, за столом, с белым мясом взрослой дочери под зубцами, в исповеди, что он тайно, безмолвно влюблен в Мадам Психоз с самых давних пор; и что это настоящая любовь, чистая, невысказанная, боготворящая, вечная, невозможная; что он никогда ее не трогал, и не тронет, и не раздевал глазами, не столько из страха стать типичным папашей со среднего Юга, который трогает и раздевает глазами, сколько из чистоты обреченной любви к малышке, которую он сопровождал в кино с не меньшей гордостью, чем любой кавалер, ежедневно; что подавлять и маскировать чистую любовь было совсем не трудно, пока Мадам Психоз оставалась юной и асексуальной, но что с началом пубертатности и расцвета давление возросло до таких степеней, что он мог компенсировать его лишь мысленным регрессом дочери до возраста мокрых пеленок и мятого мяса, и что из-за осознания, как жутко выглядит со стороны его отрицание ее созревания – хотя ни дочь, ни мать, даже сейчас молча жующая засахаренный батат, не заостряли на этом внимание, на отрицании и жуткости, в то время как даже его любимые легавые скулили и скреблись в дверь, когда отрицание становилось особенно жутким (по опыту Молли Ноткин, животные гораздо более восприимчивы к эмоциональным аномалиям, чем люди), – давление в его внутренней лимбической системе росло до почти невыносимых килограммов на фут, и что уже более десятилетия он из последних сил держался на самом волоске, но что теперь, когда он стал свидетелем изгнания Пуськи, Мишутки и Ко из детской комнаты с балеринами на обоях ради того, чтобы освободить место для зрелого мужчины-неродственника, чья физическая энергия изливалась через щель, которую папочка лишь благодаря всей своей дрожащей воле не рассверлил в дыру, в стене ванной сразу над зеркалом, где из-за труб стена над изголовьем кровати в спальне Мадам Психоз пела и звенела, и через которую каждую ночь с первого прибытия Мадам Психоз и сына Автора на ночевку в расчищенной от мягких игрушек детской кровати, когда папочка сбегал от жены под предлогом желудка, разыгравшегося из-за праздничных разносолов, и карабкался на раковину, его терзала чистота невозможной любви к.
– Что именно в этот момент на пол зазвенели вилка, а следом и
