– Очень разговорчивый молодой человек, – сообщил Ряжской Геннадий. – Хотя они все здесь языками мелют много. И большей частью не по делу. Два дня слушаю – диву даюсь. Половину персонала менять надо, Ольга Михайловна. Даже две трети.
– Так и меняй, – разрешила ему Ряжская. – Кроме, естественно, вот этого товарища. Я теперь гарант его безопасности, так что – увы, увы. Эй, селянин, чего примолк? Значит, говоришь, в глушь, в деревню собрался? Самому не смешно? Тоже мне, Герман Стерлигов.
– Самому грустно, – вздохнул я. – Даже помечтать не дали.
– Саша, хочешь верь, хочешь не верь, но я на самом деле испытываю к тебе добрые чувства. – Ряжская взяла мою ладонь в свою. – Практически отеческие. Детей у меня нет, вот, в каком-то смысле тебя усыновляю. Так что заканчивай ершиться, хорошо? Ничего, кроме ошибок, это тебе не принесет. А теперь иди к себе и работай. В конце концов, ты у нас на зарплате, а солнце только встало.
«На зарплате». Нет чтобы мне процентик от провернутой сделки со зданием отделить. Так по справедливости было бы.
Ладно, с паршивой овцы хоть шерсти клок.
– Геннадий, – повернул я голову в сторону безопасника. – Насчет увольнений. Я не знаю, кого вы там вычищать из банка будете, но не думайте даже трогать тех трех девочек, которые сегодня за меня впряглись. Это моя личная просьба.
– Хорошо, – вместо Геннадия ответила Ольга Михайловна. – Они в безопасности. У них иммунитет, как в «Последнем герое». Теперь ты доволен?
– Нет, – помотал головой я. – Но это все равно ничего не меняет.
– Упорный, – даже с каким-то уважением сказал безопасник.
– Упорный, – подтвердила Ряжская. – И тем мне симпатичен.
– Косачова жаль, – сказал я, вставая с кресла. – Только он обрадовался, что с Вагнерами поработает – и на тебе.
– Так и поработает, в чем же дело? – Ольга Михайловна достала из сумочки сигареты и все ту же зажигалку. – Куда они денутся? Саш, Петр никогда не будет мешать дело и личное, он для этого слишком умен. Да и раньше между нами особой любви не было, просто бизнес моего Паши кое-где смыкается с предприятием Вагнеров, потому мы и делаем вид, что друзья. Как, впрочем, и все остальные в нашем кругу. Эмоции – не для нас. Они мешают делу. И тебе, кстати, этому тоже надо бы поучиться. Но это тема для отдельного разговора, а пока иди, работай.
Не знаю, о чем потом Ряжская беседовала с Геннадием в переговорке, и когда она покинула банк. Да и не сильно меня это интересовало. На меня навалилась усталость, смешанная с последствиями бессонной ночи, так что мне было не до того. Плюс девчонки меня просто замучали с расспросами. В результате я предложил им заказать пиццу за мой счет, и это моментально переключило их на другую тематику – они начали выбирать что заказывать и орать друг на друга, поскольку вкусы у Ленки и Наташки разные.
Под этот гвалт я отключился прямо в кресле, да так, что даже не почуял, как Федотова у меня из пиджака портмоне вытащила, чтобы за еду рассчитаться. И как Сашка пришла, которую они позвали, рассудив, что она тоже моя защитница.
Причем сонная хмарь так и не развеялась до конца дня, я и домой пришел на автопилоте. Зевая, поужинал и решил было завалиться спать, как раздался дверной звонок.
– Интересно, это кто? – спросил я у Родьки. – Вроде никого не жду.
– Либо эта, – потыкал в потолок мой слуга, намекая на Маринку. – Либо рыжая, которую ты к дому привадил. Опять мне на кухне спать! Тут холодно и по полу тянет!
Звонок повторился, и я пошел к двери открывать. И почти щелкнул ключом, но тут в мою руку вцепился невесть откуда взявшийся Вавила Силыч.
Прямо дежа вю какое-то.
– Не вздумай! – подъездный чуть ли не отшвырнул меня в сторону. – Там – она!!!
Глава восемнадцатая
– Кто – «она»? – спросил у Вавилы Силыча я. – Да что ты так всполошился?
Клавишу звонка снова зажали и, похоже, больше не собирались отпускать.
– Она! – подъездный выпучил глаза и стал чем-то похож на Родьку. – Та самая. Что иголку в дверь втыкала! Только сейчас она какая-то истаскавшаяся стала. На лицо не скажу, я его в тот раз не видел, но… Не знаю, как объяснить. Она это, но не она!
Само собой, другая. Зло-то семикратно к ней вернулось, и корежит ее теперь не по-детски. Поделом! Не рой другому яму, сама в нее упадешь.
Я открыл крышечку «глазка» и с интересом глянул на то, что происходило с той стороны двери. Точнее – сначала с интересом. А через секунду отскочил от двери как ошпаренный.
Нет, реально напугался.
Стоявшая за дверью тетка, похоже, тоже решила посмотреть на меня. Условно, разумеется. То есть – уставилась в «глазок» оттуда, с той стороны, и я, как Фродо Бэггинс, сейчас увидел глаз. Даже не так – ГЛАЗ. Кроваво-красный и жутко пугающий. Если вам кажется это смешным, попробуйте провести эксперимент. Даже обычный глаз в увеличении выглядит усраться как пугающе, а налитый кровью – вдвойне.
– Ты дома! – донесся до меня визгливый вопль, больше даже напоминавший стон. – Дома! Дома!
На дверное полотно обрушились удары ног, тетка входила в раж.
– Отдай! – страстно мычала она, барабаня мне буквально по мозгам. – Отдай иглу, отдай! Ты знаешь, какая это боль? Знаешь?
– Гражданка, не хулиганьте! – проорал я, жестом показывая прибежавшему к нам Родьке, чтобы тот принес мне мой телефон. – Я милицию… Блин! Полицию сейчас вызову!
– Отдай иглу-у-у-у-у-у! – завыла тетка. – Ненавижу! Всех вас ненавижу!
На этаже хлопнула дверь, и до меня донесся голос Константина:
– Ты чего орешь, тетка? Вечер на дворе! Давай, или отсюда!
Незваная визитерша ответила соседу настолько филигранно сплетенной непечатной фразой, что я только подивиться мог. Четверть века на свете прожил, а несколько слов из нее даже для меня явились открытием. И это при том, что мы, банковские служащие, поматериться не дураки. Не настолько, насколько, к примеру, трейдеры или консультантки из
