— А ты? — спросила Винтер.
— То есть?
— Ну, это твое… — Не желая говорить вслух, Винтер выразительно прочертила на себе пальцем косую линию — там, где Бобби рассекла десолтайская сабля. — Понимаешь?
— А, да. Хорошо. Все то же самое. — Бобби едва слышно хихикнула. — С тех пор как… с первого раза… меня донимали разве что заусеницы.
— Это хорошо. — Винтер постаралась не думать о преображенной коже под мундиром Бобби — теплой и податливой на ощупь, но гладкой и блестящей, точно мрамор: «И ее становится все больше…» Винтер вновь стиснула зубы.
Бобби в последний раз провела тряпкой по коже и выпрямилась.
— Готово. Так–то лучше. Может быть, нужно перевязать эти ссадины? Как ты считаешь?
Винтер открыла глаза, села и потыкала пальцем содранную кожу.
— Пожалуй, нет. Они больше не кровоточат, и…
По шесту снаружи постучали. Девушки разом окаменели. Затем Винтер перехватила взгляд Бобби и кивком указала на полог палатки. Капрал кивнула.
— Кто там? — окликнула она.
— Феор.
Винтер облегченно вздохнула.
— Погоди немного, — бросила она по–хандарайски и поднялась за одеждой. Чистая рубашка у нее осталась только одна, а запасных брюк нет вовсе — придется надеть грязные. К мундиру Винтер не притронулась. Его нужно будет выстирать как следует, прежде чем она решится хотя бы подумать о том, чтобы его надеть. Приведя себя в более–менее приличный вид, девушка махнула рукой Бобби, и та подняла полог. В палатку проскользнула Феор.
Хандарайка каким–то образом изменилась. И дело было не только в том, что она наконец сняла с руки шину, которую носила с самой первой перевязки. Тусклое безразличие в глазах Феор сменилось твердой решимостью. Тяготы похода в пустыню отразились и на ней — девушка осунулась и болезненно исхудала.
— Винтер, — проговорила Феор, глядя на нее, — ты оправилась?
— Да, вполне. Как твоя рука?
Феор подняла руку, проверяя, как она двигается.
— Пока еще слаба, — ответила она, — но капрал Графф говорит, что кость срослась как надо. По крайней мере, — добавила она, склонив голову к плечу, — я так полагаю. Я уже лучше знаю ворданайский язык, но капрал все–таки говорит слишком быстро.
Винтер невесело хохотнула:
— Хорошо. Это хорошо.
Наступила неловкая тишина. Винтер искоса глянула на Бобби, но та лишь едва заметно пожала плечами, и этот жест напомнил Винтер, что капрал ни слова не поняла в разговоре, который велся по–хандарайски.
— Я хотела извиниться, — сказала Феор.
Винтер вздрогнула от неожиданности.
— Извиниться?
— За то, как вела себя в ночь десолтайского налета и все время с тех пор, как мы покинули город.'
— Понятно. — «Да уж, давно пора!» Винтер неловко повела плечами и постаралась, чтобы ее голос звучал миролюбиво. Феор явно стоило немалого труда произнести эти слова. — Даже не знаю. Я хочу сказать, что тебе пришлось нелегко и…
— Это не оправдание. — Феор судорожно сглотнула. — И уж вовсе нет оправдания тому, что я попыталась совершить под конец. Думая только о себе, я подвергла тебя и Бобби смертельной опасности.
— Но… — Винтер осеклась, покачала головой. — Ладно. Извинения приняты. Если для тебя это важно, знай: я понимаю, почему ты так себя вела. После Эш–Катариона…
— Но ведь ты с самого начала была права, — серьезно перебила Феор. — Онвидаэр подарил мне жизнь. Растратить сей дар попусту означало бы презреть его душевные муки, равно как и мои.
Если задуматься, Винтер и впрямь говорила нечто подобное, но тогда она несла все, что в голову придет, только бы заставить Феор двигаться. Она пожала плечами.
— Что ж, я рада, что ты это поняла.
— Мне стало ясно, — продолжала Феор, — что по воле богов я встретила вас и совершила то, что совершила. Даже приговор Матери перед этим ничто, и Бобби — веское тому доказательство.
— Доказательство? — эхом отозвалась Винтер. — О чем ты?
— Мой наат… — Феор замялась, — священная сущность. Обв–скар- иот. По–хандарайски это означает… — Она на миг смолкла, беззвучно шевеля губами. — «Молитва Небесного Хранителя» — наверное, так. Более точно я не могу передать. Язык магии не поддается переводу.
— Я помню. И что же это означает?
— Он дарует силу и могущество Неба, дабы защищать верных и дело Небес в этом мире. Соединив с ним расхема, неверную, я полагала, что он не достигнет полного расцвета. Могущество Небес не снизойдет на недостойного.
— Полного расцвета? — повторила Винтер.
— Да. — Феор вновь замялась. — Осматривала ли ты место, куда была нанесена самая первая рана?
— Осматривала. — Винтер опять искоса глянула на Бобби, но продолжала по–хандарайски: — Оно разрастается, верно?
— Полагаю, что да.
Винтер прикусила губу.
— Что происходит с Бобби?
— Небеса благоволят ей. Не знаю почему, но они одарили ее своим могуществом. Она воистину становится Небесным Хранителем. — Феор выдохнула с такой силой, словно долго задерживала дыхание. — Вот почему я знаю, что встретилась с вами по воле Небес.
— Но что будет с Бобби? Эта штука распространится по всему ее телу?
— Не знаю. Подлинный Хранитель не появлялся уже много поколений, а изучать древнейшие знания мне не было дозволено. — Феор покачала головой. — Возможно, преображение остановится, когда она достигнет цели, которую уготовили для нее Небеса.
— Возможно?! — Винтер, как могла, постаралась сдержать гнев. «Если бы не этот наат, Бобби была бы уже дважды мертва, да и я, скорее всего, тоже». — Хорошо. Стало быть, ты на самом деле не знаешь. А кто может знать?
— Мать. Но вполне вероятно, что не знает даже она. Слишком многие знания древнейших дней нами ныне утрачены.
— Ладно. — Винтер потерла двумя пальцами лоб, борясь с пробуждающейся головной болью. — Ладно. Стало быть, когда мы захватим в плен эту вашу Мать, я просто попрошу полковника разрешить нам поболтать с ней с глазу на глаз.
— Ее не захватят в плен. — Страх промелькнул в глазах Феор, и она крепко обхватила себя руками.
