— Позовите… — Девушка запнулась, размышляя. Кому–нибудь в роте уж верно доводилось в прошлом иметь дело со сломанными конечностями, но спрашивать об этом в открытую означало бы выдать себя. — Бобби, позови Граффа. Тебе, скорее всего, придется его разбудить.
Графф был ветераном и наверняка обладал опытом в такого рода делах.
— Точно, — отозвался Бобби. Глаза у него от усталости неестественно блестели, но он тем не менее двинулся исполнять приказ.
Фолсом что–то проворчал и тоже вышел из палатки, но пару минут спустя вернулся, неся в одной руке черствую галету и головку хандарайского сыра, а в другой фляжку. Все это он протянул Винтер, которая приняла подношение с благодарностью. Она с самого утра ничего не ела, если не считать горсти сухарного крошева, наскоро проглоченной в ущелье, и сейчас даже черствая галета показалась ей верхом блаженства. Сыр был слегка перезрелый, но Винтер нарезала его ломтиками и с жадностью съела, запивая чуть теплой водой.
В палатку, протирая сонные глаза, втиснулся Графф, за ним по пятам Бобби.
— Сержант, — сказал Графф, — рад, что вы благополучно добрались до лагеря, но я не понимаю… — И осекся, увидев девушку на походной койке. — Это еще кто?
— Мы подобрали ее в хандарайском лагере, — негромко проговорила Винтер. — У нее сломана рука. Ты мог бы ей как–нибудь помочь?
Графф с сомнением посмотрел на Винтер, затем перевел взгляд на Бобби… и пожал плечами.
— Я не костоправ, но могу наложить шину. Кожа цела?
— Видимых повреждений нет, — сказала Винтер.
— Тогда все будет в порядке, — отозвался он. — Впрочем, и так видно, что воспаления нет. Мне понадобятся кусок чистого полотна и какая–нибудь дощечка.
Исполнять эту просьбу снова отправился Бобби, а Графф подошел к койке, чтобы осмотреть девушку. Закончив осмотр, он одобрительно кивнул.
— Перелом, похоже, и вправду неопасный, — объявил он. Затем, покосившись на полог палатки, понизил голос: — Сержант, вы точно знаете, что делаете?
— Нет, — ответила Винтер чистую правду. — Но ты же видел хандарайский лагерь?
Графф неловко переступил с ноги на ногу:
— Это война.
— Мы услышали, как она зовет на помощь, и… — Винтер пожала плечами. — Я просто не мог бросить ее там.
Капрал надолго замолчал.
— Ладно, — произнес он наконец. — Полковник сказал, что мы простоим здесь самое меньшее до послезавтра, чтобы дать оправиться раненым. Надеюсь, к тому времени, когда нам придет пора выступать, девушке полегчает и можно будет ее отпустить.
— Спасибо, Графф.
Заросшее бородой лицо капрала едва заметно порозовело.
— Не капральское это дело — критиковать сержанта.
Винтер рассмеялась, и Графф тоже улыбнулся.
— Кроме того, — добавил он ворчливо, — это мы должны благодарить вас, сержант. Все до единого. Даже если большинство ребят, которые сейчас дрыхнут там, в палатках, этого не понимают. Если б вы их не остановили, мы все закончили бы жизнь на кольях искупителей.
Винтер опешила:
— Да я просто… просто ничего другого не оставалось. Ты и сам это наверняка мог понять не хуже меня.
— Должен был понять, — сказал Графф, — но поняли — и сделали то, что надо, — именно вы.
Винтер неловко кивнула. Разговор прервался — в палатку нырнул Бобби с охапкой дощечек и разодранной на полосы запасной простыней. Графф забрал у него добычу и приступил к делу. Перевернув девушку на спину, он осторожно распрямил ее руку на тюфяке. Ресницы девушки затрепетали, и она вновь застонала.
— Фолсом, придержи ее, — распорядился Графф. — Нельзя, чтобы она дергалась и пыталась вскочить. Сержант, она будет кричать…
Винтер огляделась по сторонам, схватила валявшийся на полу носок, скомкала и, бормоча извинения, затолкала его в приоткрытый рот девушки. Графф кивнул и принялся за работу. Плоть сломанной руки тошнотворно заколыхалась под его пальцами, и Винтер пришлось отвести взгляд. Девушка впилась зубами в импровизированный кляп с такой силой, точно хотела прокусить его насквозь, — однако не издала ни звука. Через пару минут процедура была окончена, и Графф уже обматывал руку девушки полосами полотна.
— Это обеспечит неподвижность, — сказал он. — Если начнется жар, повязку надо будет снять и осмотреть место перелома. Вдруг там все же есть воспаление, и тогда придется отнять руку. — Он перехватил взгляд Винтер. — Вот только меня об этом не просите.
Винтер кивнула:
— Спасибо еще раз.
— Да пустяки. — Он затянул узел на повязке и выпрямился. — А теперь, сержант, с вашего позволения, я отправлюсь досыпать.
— Ступай, — сказала Винтер. — Все ступайте. Поспите хоть немного.
— А как же она? — спросил Бобби. — Кто–то должен за ней присматривать. Что, если она придет в себя?
— Надеюсь, ей хватит ума не шуметь, — ответила Винтер.
— Или перерезать вам глотку, — заметил Графф. — Что ни говори, а она все–таки серокожая.
Винтер устало пожала плечами:
— Что ж, если утром вы обнаружите меня с перерезанной глоткой, сразу поймете, что произошло.
Капралы поворчали еще немного, но в конце концов ушли. Винтер достала из постельной скатки одеяло и подушку, бросила их на твердый земляной пол и легла. Ложе получилось бугристое и неудобное, однако она заснула, едва закрыв глаза.
Джейн сидела рядом с Винтер на длинной скамье, слушая лекцию миссис Уилмор о благотворительности.
Винтер боялась повернуть голову. Вокруг рыскали надзиратели, востроглазые, с безжалостными хлыстами. И все же краем глаза она видела Джейн, ее щеку, мягко очерченную шелковистой завесой рыжих волос. Винтер чуяла ее запах, пробивавшийся даже сквозь тяжелый землистый дух, которым все они пропитались от регулярной работы на огородах «тюрьмы».
Джейн положила руку на колено Винтер и водила большим пальцем, чертя на грубой ткани крохотные кружки. Дюйм за дюймом рука продвигалась все выше, и пытливые пальцы исследовали бедро подруги, как опытный путешественник исследует каждую пядь незнакомой земли. Винтер покрылась гусиной кожей, у нее перехватило дыхание. Она хотела сказать Джейн, чтобы та перестала, каждое мгновение ожидая, что вот–вот над ними свистнет надзирательский хлыст. И в то же время страстно желала схватить Джейн за плечи, тесно прижать к себе и…
— Принесла? — спросила Джейн, и пальцы ее скользнули выше, сминая юбку
