Настал последний вечер, а я все еще не возродилась.
Мы с мамой хозяйничали на общей кухне, готовили картофельную запеканку с мясом. Еду мы принесли в комнату на подносах. Отец спокойно рассматривал свою тарелку, словно был один. Мама что-то сказала про еду, потом нервно рассмеялась и умолкла.
Когда с едой было покончено, отец сказал, что у него есть для меня подарок.
– Я за этим и приехал, – добавил он. – Я хочу дать тебе благословение священства.
В мормонской вере священство – это сила Бога на земле. Это сила совета, исцеления больных и изгнания демонов. Она дается мужчинам. Настал решительный момент: если я приму благословение, он очистит меня. Он возложит руки на мою голову и изгонит злую силу, которая заставляла меня говорить то, что я говорила, и сделала изгнанницей в собственной семье. Мне нужно лишь покориться, и через пять минут все кончится.
Я услышала собственное «нет».
Если я уступлю сейчас, я проиграю не только в споре. Я потеряю власть над собственным разумом. Именно такую цену я должна была заплатить.
Отец изумленно уставился на меня, потом заговорил – не о Боге, а о маме. Травы – это ее божественное предназначение, дар Господень. Все, что происходило с нашей семьей, каждая травма, каждое приближение к смерти, было связано с нашей избранностью, нашей особостью. Господь все это устроил, чтобы мы могли отречься от медицинского истеблишмента и свидетельствовать о силе Его.
– Помнишь, как Люк обжег ногу? – спросил отец, словно я могла об этом забыть. – Таков был план Господа. Это была программа. Для твоей матери. И когда это случилось со мной, она была готова.
Взрыв, ожог. Это величайшая духовная награда – быть живым свидетельством силы Господней. Отец держал мои руки своими изуродованными пальцами и твердил, что его увечье было предопределено. Это божественное милосердие, которое ведет души к Богу.
Мама тоже свидетельствовала тихим, почтительным шепотом. Она сказала, что может остановить инсульт воздействием на чакры, может остановить инфаркт с помощью своей энергии, может даже излечить рак, если человек обретет веру. У нее самой был рак груди, и она исцелила себя.
Я замерла.
– У тебя рак? Ты уверена? Ты делала анализы?
– Мне не нужны анализы. Я все поняла в ходе мышечной проверки. Это был рак. И я его излечила.
– Мы могли излечить и бабушку, – сказал отец. – Но она отвернулась от Христа. В ней не было веры, поэтому она умерла. Бог не исцеляет неверующих.
Мама кивнула, но глаз не подняла.
– Грех бабушки был велик, – продолжал отец. – Но твои грехи еще больше, потому что тебе дана была истина и ты отвернулась от нее.
В комнате было тихо. Слышался только ровный гул движения по Оксфорд-стрит.
Отец пристально смотрел на меня. Это был взгляд провидца, священного оракула, сила которого идет из самой Вселенной. Мне хотелось встретить его взгляд с поднятой головой, доказать, что я могу выдержать этот груз. Но через несколько секунд что-то во мне сломалось, какая-то внутренняя сила исчезла, и я уставилась в пол.
– Бог призвал меня свидетельствовать, что ты движешься к катастрофе, – сказал отец. – Это произойдет скоро, очень скоро, и сломает тебя навсегда. Это повергнет тебя в пучину унижения. И когда ты окажешься там, когда будешь сломана, ты воззовешь к Богу с просьбой о милосердии. – Голос отца поднялся до визга, а потом превратился в шепот. – Но Он не услышит тебя.
Я встретилась с его взглядом. Он пылал убежденностью, я почти чувствовала исходящий от него жар. Отец наклонился вперед так, что его лицо почти касалось моего, и произнес:
– Но я услышу.
Наступила полная тишина, мертвая, угнетающая.
– Я в последний раз предлагаю дать тебе благословение, – сказал отец.
Благословение было милостью. Отец предлагал мне подчиниться так же, как и моей сестре. Я представила, каким облегчением для нее стало понять, что она может обменять свою реальность – общую для нас с ней – на реальность отца. Как благодарна она была за то, что пришлось заплатить такую малую цену. Я не осуждала ее за выбор, но понимала, что это не для меня. Все эти годы я трудилась и училась только для того, чтобы получить эту привилегию, право видеть и понимать больше истин, чем дал мне отец, и использовать их для развития собственного разума. Я поверила, что могу стать собой и эта возможность дает мне способность оценивать разные идеи, истории, точки зрения. Если я уступлю сейчас, я проиграю не только в споре. Я потеряю власть над собственным разумом. Именно такую цену я должна была заплатить. Это стало мне ясно. Отец хотел изгнать из меня не демона, а саму меня.
Отец полез в карман, достал флакон с освященным маслом и вложил в мою ладонь. Я посмотрела на него. Для ритуала достаточно было только этого масла и священной силы изувеченных отцовских рук. Представила свою покорность, увидела, как закрываю глаза и отрекаюсь от своего богохульства. Представила, как буду описывать свою перемену, божественную трансформацию, как буду кричать слова благодарности. Слова уже были готовы сорваться с моих губ.
Но когда я открыла рот, они исчезли.
– Я люблю тебя, – сказала я. – Но я не могу. Прости, папа.
Отец резко поднялся.
Он снова повторил, что в этой комнате живет зло и ему больше нельзя оставаться здесь. Их самолет был только утром, но отец сказал, что лучше будет спать на скамейке, чем рядом с дьяволом.
Мама засуетилась, собирая рубашки и носки. Через пять минут они уехали.
37. Игра ради искупления
Кто-то кричал, страшно и пронзительно, так громко, что я проснулась. Было темно. Вокруг меня были уличные фонари, тротуары, я слышала гул далеких машин. Я стояла посреди Оксфорд-стрит в половине квартала от своего дома. Я была босиком, в футболке и фланелевых пижамных штанах. Люди должны были бы показывать на меня пальцами, но в два часа ночи на улице никого не было.
Каким-то чудом я вернулась домой, села на кровать и попыталась вспомнить, что произошло. Я помнила, как легла спать. Помнила свой сон. Я не помнила, как встала с постели, вышла из дома и оказалась на улице с громким криком. Но так и было.
Мне снился дом. Отец построил на Оленьем пике лабиринт и запер меня в нем. Стены были десять футов высотой. Они состояли из припасов из нашего погреба – мешков с зерном, ящиков с патронами, бочек с медом. Я
