Наступила тишина.
– Это ты к чему, Советник? – спросил, наконец, Каток.
– К тому, что задачи надо четче формулировать, – спокойно ответил тот. – Ты сказал: мы за Букой – и назад. И ни слова о таких жестких вариантах, в какой мы влипли.
– Хорошая история, – отозвался парень. – Я, кажется, начинаю вас лучше понимать.
Сумерки накатывались все быстрее, в воздухе появилось назойливое комарье. Тем более неприятное, что отмахиваться от него было себе дороже. Кровопийцы словно чувствовали это и безнаказанно садились на лица, с наслаждением напиваясь гемоглобиновой жидкостью.
– Тогда вот вам моя история. – Каток дернулся, сгоняя комара, выругался, погрузившись еще глубже. – Один умник задолжал мне денег. Я выждал срок, пришел забрать долг. Этот козел сначала заявил, что денег у него нет. Он откровенно издевался, потом стал на меня орать, плохо отозвался о моих родственниках. Я все это выслушал. Потом взял молоток, здоровенные такие гвозди, и прибил руки засранца к письменному столу. Он еще что-то орал, брыкался. Тогда я прибил и его ноги. Когда он понял, что я сейчас прибью к столу его причиндалы – быстренько рассказал, где деньги. Я забрал их и уже собирался уходить. Но обернулся, поглядел на прибитого бедолагу, вернулся. Сначала я хотел его освободить – деньги-то я забрал. Но подумал: какого черта? И сначала раздробил ему руки молотком. Потом разбил его морду о письменный прибор – подарочный такой, малахитовый. Потом взял со стола пресс-папье – увесистое такое, с острыми углами. И по башке ему – на, на, на! Бил, пока голова у него не стала мягкой. Устал тогда сильно. Пришел домой – и уснул мгновенно. Спал как младенец. А наутро, под кофеек, – приятные новости по телику: мол, нашли одного негодяя мертвого…
Каток замолчал. Весь рассказ он смаковал, аж причмокивая, под конец как-то сдулся.
– И что ты хотел сказать этим рассказом? – спросил Бука.
– Что не надо меня злить, козлина! – рыкнул Каток.
– Ладно, засчитывается, – сказал парень. – Кошелек, свою историю рассказывать будешь?
– Отстань!
– Тогда моя очередь, – сказал Бука. – Когда я был маленький, то без конца бродил по Зоне. В основном в тех местах, которые хорошо знал, конечно. Я знал Зону, но плохо знал людей. А люди бывают очень злые.
– Да что ты говоришь, – с издевкой прервал его Каток.
– Говорю, что знаю. Такие вот злые люди выкопали яму – прямо у меня на пути, где я обычно гулял. Замаскировали ее рубероидом, присыпали землей – невооруженным взглядом и не увидишь. Хотели поймать какого-то мутанта. То ли для продажи, то ли дома держать вместо пса – мало ли идиотов в мире. Вот я в эту яму и провалился. А яма глубокая, стены с отрицательным наклоном – мне, маленькому, не выбраться. А под ногами крысы кишат – тоже как-то сверху попадали, наверное, под рубероидом пролезали – и вниз. Через какое-то время крысы начинают беспокоиться – жрать хотят. И вот уже на меня поглядывают. Одна полезла, вторая – я их ногами отшвыриваю, но ясное дело – в какой-то момент вся эта толпа на меня бросится. А крысы продолжают набегать и падать. Их уже по колено, и все это шевелится, пищит и норовит цапнуть. Я понимаю: скоро голод их совсем припечет – и тогда мне крышка. А я вдруг вспомнил, как эти твари до запаха крови охочи. И мне, маленькому, приходит в голову мысль, от которой меня самого до сих пор передергивает. Я зубами сам себе перегрызаю вену на запястье. И начинаю этих тварей сверху, как соусом, поливать. Обильно так, густо. Что тут началось! Серые твари про меня в один миг забыли – и давай друг дружку на куски рвать! Как-никак человеческая кровь у них крышу в момент срывает. И сверху все больше и больше крыс мне на голову сыплется. В какой-то момент все прочие крысы на окровавленных накинулись, и в углу ямы эдакая наклонная стена из крысиных спин образовалась. По ним-то, по крысам, я и выбрался наверх, как по лестнице. А в яме еще долго пищали, как резаные, и жрали друг друга.
– Ну, теперь ты поясни, к чему вся эта крысиная блевотина, – с омерзением сказал Каток.
– А вот к чему, – ответил Бука. – Я найду способ отсюда выбраться, а вы, крысы, еще жрать друг друга у меня будете.
История, видимо, не понравилась главарю. Настолько, что он, наплевав на риск утонуть окончательно, нашел в себе силы, чтобы броситься в сторону Буки. Он умудрился вынырнуть на полкорпуса. И даже почти дотянулся до парня. Но тот в последнюю секунду резко подался назад. И сразу ушел в тягучую жижу по самую шею.
Рядом уже хрипел от недостатка воздуха взбешенный Каток, от которого на поверхности оставалась лишь часть лица с носом, раздувающим ноздри и хватающим последние глотки воздуха ртом. При всем при этом он продолжал тянуть руки к парню, которого, видимо, хотел утянуть вместе с собой в пучину вязкой жижи.
Это была агония.
– Завр! – звал Бука. – Где ты, зверюга бесполезная?
От ящера и след простыл. Преданный пес бросился бы за хозяином даже в омут. Холоднокровная тварь выражала преданность лишь в понятных только ей пределах. Ни на что уже особо не надеясь, Бука сам ждал неизбежного финала, который освещала равнодушная Луна, успевшая выползти на переменчивое небо Зоны.
– Развлекаетесь? – прозвучал над головой насмешливый голос.
Могло показаться – голос с Луны. Откуда-то сбоку выехала массивная доска, по ней, медленно ступая, прошли поразительно чистые белые ботинки под белоснежными брюками. В доску уперлась тонкая трость.
– Скульптор… – прошептал Бука.
Трость уверенно постучала в доску.
– Я знал, что снова увижу тебя, Бука, – довольно произнес знакомый голос. – Я знал.
Глава двенадцатая
Всё – по своим местам
Бука открыл глаза. Сел, ощущая под собой удобный упругий коврик. На парне была та же одежда – значит, его каким-то образом усыпили и приволокли сюда прямо из той ловушки на тропе, бросили… Или аккуратно положили, что само по себе было довольно удивительно.
Огляделся. Это была большая чистая комната, свет в которую пробивался откуда-то снаружи через матовое окошко в двери. Он поднялся, ощущая в теле забытую легкость. Не особо надеясь на успех, толкнул дверь – и та поддалась его усилию.
Надо же – его даже не заперли. Это вызывало скорее недоумение, чем радость. Бука вышел в коридор. И тут – никакой охраны. Дверь находилась в тупике, и парень отправился вперед, по длинному коридору, который освещался автоматически разгоравшимися светильниками по мере движения. Шагов через десять глухие стены сменились прозрачными, за которыми взгляду предстало такое…
Это были не просто лаборатории. Больше всего это походило на сборочные цеха, где тела собирались
