В зале воцарилась тишина. Дрейк первым нарушил молчание:
— Сколько вы за нее хотите?
— За пленку? А вам зачем, чтобы уничтожить?
— Нет. Так сколько?
— Поймите, запись дорога мне как память, — начал Фараон.
— Понимаю, — оборвал его Дрейк. — Сколько?
— Шестьсот Рокфеллеров.
Сумма, равная остаткам его капитала! Однако Дрейк не торгуясь отсчитал банкноты. Фараон вытащил кассету из проектора, и сделка состоялась.
— Считай, от сердца отрываю. За такую вещь можно выручить вдвое дороже, — сетовал Фараон.
— Когда она уехала? — снова перебил Дрейк.
— Спустя год. Долгий галактический год. Однажды после выступления заглянул в гримерку, а Мэри там нет. Исчезла ее одежда, вещи… При всей страсти обнажаться, Мэри была не чета нам. Близко к себе не подпускала — в прямом и переносном смысле. Чувствовалась в ней затаенная боль. Она как-то призналась, что не может иметь детей, но беда заключалась в другом. Понимаете, Мэри была по-настоящему несчастна, хотя тщательно это скрывала. — Фараон поднял глаза, и ошарашенный Дрейк увидел в них слезы. — Вы сказали, что после Благой Потери она стала святой. Признаться, не удивлен. Между добром и злом тонкая грань. Большинство балансируют на ней с переменным успехом, но Мэри… Для нее не существовало золотой середины, только крайности. Пресытившись злом, она сбежала и ударилась в праведность. Пресытившись добром, сбежала снова. Только слабо верится в байку насчет воскрешения святого на Яго-Яго. Думаю, это всего лишь повод. В действительности она искала гармонию между добром и злом, которую рассчитывала найти среди примитивных полисирианцев. А еще искала человека, способного принять ее такой, какая она есть. Как считаете, я прав?
— Даже не представляю. — Дрейк резко поднялся. — Мне пора.
Фараон легонько тронул его за рукав.
— Позвольте весьма деликатный вопрос. Надеюсь, вы не обидитесь?
Дрейк устало вздохнул.
— Валяйте.
— Вы, часом, не потомок голландцев?
— Нет, — сухо ответил Дрейк и вышел.
Минуло три месяца из шести, отпущенных «Васильком», а рулонов шелка не убавилось ни на один. Зато капиталы Дрейка стремительно таяли. Даже «Летучий голландец» знавал лучшие времена.
Заведомая глупость — пытаться продать товар на Благой Потере, да и на Лазури тоже. А продать его необходимо и поскорей, ибо Дрейк не собирался сводить счеты с жизнью — напротив, а раз так, нужно как-то зарабатывать на хлеб, и призрачный корабль лучше, чем ничего. Единственным местом, где население в своей наивности могло обменять ценные товары на «отрезы туманной дымки и васильковое нечто», оставался Яго-Яго. Однако Дрейк отказывался лететь туда по двум причинам. Первая — желание дискредитировать Аннабель Ли, вторая — страх лишиться лицензии. Теперь обстоятельства изменились. Во-первых, как бы низко ни пала Аннабель в его глазах, жгучей ненависти она не вызывала, и вряд ли вызовет; во-вторых, какой смысл в лицензии, если нет корабля. Как ни крути, лететь на Яго-Яго придется.
Взмыв над Райскими кущами, Дрейк вновь очутился среди звезд, чей свет очаровывал. Мадам Джин осталась в порту. Настроив автопилот, Дрейк взял пленку, купленную у Фараона, и вставил ее в проектор. В тот же миг Длинноногая Мэри шагнула в кабину. Потом достал стерео-снимок, подаренный Пенелопой, прислонил к изножью лампы, и наконец включил интерком.
— Сегодня я поведаю о великом переходе через реку Потомак, о странствиях святого духа по земле, — вещала святая Аннабель Ли.
Тем временем Мэри избавилась от последней детали туалета и не спеша двинулась вдоль подмостков. Помещение наполнил аромат виноградников с Лазури. Отключив звук на стерео-записи, Дрейк отметил, что танец гармонирует с ритмом проповеди, с необычайным голосом проповедницы. Оба воплощения Аннабель пытались выразить одно и то же.
«Погляди на меня, — взывали они в унисон. — Я так одинока, напугана и полна любви». «Да-да, ты не ошибся! — кричала девушка с холма. — Меня переполняет любовь. Любовь!»
В кабине «Скитальца» зрели виноградники, распускались цветы; в лучах восходящего ярко-синего солнца по тропинке шагали двое влюбленных — юный Натаниэль и молодая Аннабель Ли. Трава пела под дуновениями ветерка, деревья шелестели кронами… а вокруг по-прежнему поскрипывала обшивка фюзеляжа, мерно гудел гравитационный двигатель — корабль-призрак уверенно держал курс на Яго-Яго.
По воле судьбы призрак влюбился в призрака.
Яго-ЯгоЯго-Яго похож на огромный моток пряжи, забытый шаловливым галактическим котом посреди бескрайнего коридора Вселенной. Издалека изумрудно-зеленая планета напоминает мягкий мохнатый клубок. Но стоит подлететь поближе, как картинка меняется — зеленая сфера больше смахивает на рождественский шар, висящий на увенчанной звездой ели космоса.
Полисирианцы ждали Натаниэля Дрейка. Ждали давно и с нетерпением.
— Ибо я воскресну и вернусь сюда, — заверял он. — Спущусь с небес на землю, чтобы доказать — Его дух и впрямь восстал из мертвых, и восстал не напрасно.
Дрейк не подозревал о готовящейся встрече и о своем обещании в том числе. Выпустив антигравитационные шасси, он посадил «Скитальца» на лугу и спустился следом. Воздух наполнился криками, из ближайшего леса к гостю устремились полисирианцы. Первым порывом было броситься на корабль и задраить шлюз, однако в голосе толпы не слышалось угрожающих нот, поэтому Дрейк остался на лугу — высокий, изможденный, призрачный.
Полисирианцы замерли в нескольких метрах, образуя пестрый полукруг. В волосах благоухали цветы, женщины щеголяли в саронгах, мужчины — в набедренных повязках, и все — из василькового шелка. Правда, столетней давности. Неужели какой-то торговец добрался сюда и осквернил девственную землю?
Внезапно полукруг расступился, и вперед вышла старуха. Явно не из местных. Ее униформа церкви эмансипации резко контрастировала с пестрым одеянием коренных жителей, однако и блузка, и юбка сильно отличались от тех, что носили в цивилизованной части сатрапии. Материал был соткан, скроен и сшит вручную; при внешней простоте наряд поражал своим благородством, несвойственным продуктам массового производства. Казалось, старуха надела его впервые.
Старуха не спеша двинулась навстречу гостю. Что-то до боли знакомое чудилось в ее походке, знакомое и родное. Козырек кепи скрывал глаза, худые морщинистые щеки странным образом не утратили привлекательности. Женщина остановилась, устремив на Дрейка невидимый взгляд.
— Народ Яго-Яго вновь приветствует тебя, Натаниэль Дрейк.
Небеса будто раскололись, земля поплыла под ногами. Туземцы опустились на колени, низко склонив увитые цветами головы.
— Ничего не понимаю, —
