Роберт Янг
БОКАЛ ЗВЕЗД
Сборник фантастических произведений
Предисловие
Каждый фантаст — чародей с уникальной, подвластной только ему одному магией. У каждого — свой фирменный рецепт волшебства, в котором ему нет равных.
Мои романы, в частности «Призрак бродит по Техасу» и «Серебряные яйцеглавы», являют собой смесь сатиры с «веселым адом», как выразился Кигсли Эмис, а «Ведьма», «Странник», «Необъятное время» и «Мрак, сомкнись!» — классический пример остросюжетной мистической литературы. В моих произведениях любовь есть нечто яркое, пугающее, обособленное — эдакий бриллиант в кромешной мгле. Специально пишу подробно, чтобы сразу обозначить опорную точку своих познаний.
Я авторитетно заявляю, что Роберт Янг неоднократно доказал и показал себя мастером романтической прозы, гением любовных зелий. Его чародейское варево куда искусней и, как ни странно, действенней сногсшибающего, безрассудного алкоголя, расслабляющей «травки» и убойного ЛСД.
В повести Роберта Хайнлайна «Корпорация «Магия» бойкая старушка-ведьма делится с героями:
— Ну что вы, что вы! — успокоила она меня. — Я люблю с утра попить чайку, так подкрепляет! Но мне надо было снять с огня приворотное зелье, вот я и задержалась. — Извините…
— Ему не повредит немножко отстояться.
— Формула Зекербони? — поинтересовался Джедсон.
— Да ни в коем случае! — Такое предположение ее даже расстроило. — Убивать кроткие милые существа? Зайчиков, ласточек, горлиц? Подумать и то страшно! Не понимаю, о чем думал Пьер Мора, когда составлял этот рецепт. Так бы и надавала ему оплеух! Нет, я пользуюсь совсем другим — колокольчик съедобный, померанец и амбра. А действует не хуже[1].
Окассен и Николетта, Элоиза и Абеляр, Ромео и Джульетта, Боб Дилан и «Девушка из Северной столицы» — все они, образно говоря, испили этого зелья. Его своей умелой рукой варит Роберт Янг посреди современных серых будней.
Сюжет у Янга разворачивается не в Средневековье, а в далеком будущем, где космические корабли со скоростью света переносят разнополый экипаж на другие планеты, вращающиеся среди тысяч звезд, планеты-оплоты новых цивилизаций, неосвоенные или загубленные территории, и у каждой свое «говорящее» имя: Незабудка, Диор, Яго-Яго, Трясина, Винегрет, Поднебесье — если перечислять, список получится внушительный. Омрачает будущее военная диктатура, всепоглощающая жажда наживы и глухие к красоте, невинности и ожесточенные жизнью сердца.
Едва ли романтическая проза актуальна в наши дни. Хотя «Девушку-одуванчик» я впервые прочел в «Saturday Evening Post», для меня по-прежнему остается загадкой, почему изначально Янга печатали в НФ-сборниках, а не в журналах для влюбленных и прекрасных дам. Возможно, тамошние редакторы сочли, что их аудитории больше по душе герои с солидным банковским счетом, занимающие прочные, но перспективные посты в крупных корпорациях, или на худой конец обладатели пижонски-циничных спортивных авто, менеджеры среднего звена в строгих костюмах при галстуках — словом, они и только они, а не пестрое рубище поэта или сияющие доспехи идеалиста. Как ни парадоксально, но достучаться до спекулянтов женскими эмоциями способна лишь гипертрофированная романтика. Досадно, конечно, но влюбленные переживут.
Настоящая любовь в наше время все чаще прячет истинное лицо за бархатной маской, обрамленной нацеленными вверх и вниз стрелами Купидона, и говорит тихо-тихо, почти беззвучно. В частности хиппи (особенно молодежь) — пусть неосознанно, вопреки своему языческому культу или благодаря ему — воспевают и жаждут настоящей любви. Иначе зачем им гитары, короткие туники и прически под пажа? Как еще объяснить хрупких прелестниц в простеньких платьицах с длинными волосами — светлыми, темными, рыжими, за которыми, как за пологом, прячется взгляд нимфы?
Помнят о высоком чувстве и великие романисты. Например, Жюль Ромэн со своим эпохальным полотном «Люди доброй воли» и Вассерман с трилогией о Керкховене являют собой последний образчик монументальной прозы, преподносящей действительность в незамутненном свете, без мракобесия, жестокости и психоделической чепухи, наводнивших литературу. В двадцать седьмом, заключительном томе «Людей доброй воли» под названием «Седьмое октября» главный герой, поэт и журналист Пьер Жалез, обращается к Франсуазе Майоль, своей суженой, которую он бессознательно искал с самого рождения:
Мне приснился сон — точно не помню, но там были двое влюбленных, мужчина и женщина. Обнявшись, они брели по набережной, не думая больше ни о чем и ни о ком, раздавленные тяжестью вселенной, с полным осознанием своего гнета. Нет, они не бросали вызов мирозданию, чтобы проникнуться восторгом от близости бездонных глубин, почти благоговейного трепета перед чудом, как сами они, их любовь воплотились в бурлящей пустоте бесконечности..
А вот слова Франсуазы, из предпоследнего тома:
Представь, что двое предназначены судьбой, но родились нелепой прихотью рока за столетие друг от друга…
Роберт Янг обожает решать тупиковые драмы, особенно когда столетие заменяет тысяча, и желательно световых, лет. Ключевое слово здесь «решать», ибо любовные истории со счастливым финалом — если это не махровые клише — как раз требуют решения непростых задач. Эти крепкие орешки составляют сливки научно-фантастической литературы.
Мрачные истории о социальной деградации и ядерных катастрофах, почти вся литература ужасов в лучшем случае заставляют читателя содрогнуться и задуматься. Схема проста — герои сталкиваются с неразрешимой проблемой и гибнут, если только автор не смилостивиться и не позволит парочке ошарашенных персонажей убраться восвояси.
Говард Филлипс Лавкрафт, непревзойденный мастер литературы ужасов нашего столетия (в ее самой мрачной форме), в своих заметках о научно-фантастических и страшных рассказах писал:
Суть любой удивительной истории в том, чтобы наиболее наглядно отобразить определенный тип человеческого настроения. Стоит истории замахнуться на что-то другое, и она становится дешевой, пустой и неубедительной.
Даже если убрать слово «удивительная», великие писатели вроде Чехова и Кэтрин Мэнсфилд вряд ли согласились бы с цитатой, возразив: «А как же раскрытие персонажей?». А Лавкрафт ответил бы: «Этому не место в фантастическом рассказе» или «Раскрывая персонаж, я раскрываю в первую очередь себя, свое настроение».
Решение проблем — куда более значимый аспект, который Лавкрафт упускает (фаталисты и пессимисты склонны не замечать таких вещей), а может целенаправленно исключает как нечто «пустое и неубедительное»; этот же аспект спасает людей, миры и, в случае Янга, любящие сердца. Даже когда влюбленные оказываются на волоске от гибели, когда мчатся навстречу неизбежной
