Но на сей раз ожидания не оправдались. Все правильно, хмыкнул про себя Донант. Это уличная дверь пускает всех без разбору, квартирная же настроена на бывших жильцов, их био- или эмоциональное поле. А вот посторонним, вроде него, вход запрещен.
Не колеблясь, Донант вытащил карманный автоген, настроил его на максимальную мощность, и стал вырезать кусок створки под свой рост. Хрусталь оказался на удивление прочным, но в итоге пал под яростным натиском бело-голубого луча. По коридору поплыли кольца голубого дыма. Автоматически сработала вытяжка и вскоре дым рассеялся. Наконец, вырезанный кусок грохнулся на пол, стены в коридоре покрылись едко пахнущей влагой.
Донант протиснулся внутрь и очутился в просторной комнате с хорошей вентиляцией и добротной мебелью. Напротив двери помещалось большое овальное окно с видом на дворик. Все стулья в комнате были обращены в ту сторону. Но на самих стульях никто не сидел, в квартире и во дворике тоже никого.
Донант приблизился к окну и выглянул во дворик. Небольшое пространство было обнесено сплошной гладкой стеной, но не из хрусталя, как все в городе, а из металла, тусклого, до боли знакомого.
Свинец.
Донант опустил взгляд. Лужайка поросла неестественно зеленой травой. Слева виднелась клумба. В лучах яркого солнца головки невиданных цветов уныло пожухли. Прямо напротив окна красовалось дерево.
Донант не мог отвести от него глаз. Совершенно невиданное, не похожее на земные вязы и клены, оно гипнотизировало, приковало внимание иным своим качеством. Дерево было мертвым.
Две другие комнаты оказались крохотными и без окон. Из обстановки — только овальные платформы с мягкой стеганой обивкой. Судя по всему, помещения служили спальней. И снова — ни пылинки, ни малейшего признака жизни.
Донант вернулся в коридор.
Что-то тут изменилось. Мгновение спустя он заметил, что вырезанная створка исчезла, а обугленная часть двери, где ее коснулась сварка, приобрела первоначальный цвет.
Прямо на его глазах дверь начала затягиваться, словно рана. И вскоре вновь приняла нетронутый вид, уничтожив все следы недавнего вандализма.
Самоисцеляющееся здание? Самоисцеляющийся город? Значит, разум ему тоже присущ. Строительный материал, несмотря на обманчивую внешность, не имел ничего общего с хрусталем. Скорее всего, сложный сплав, созданный вымершей расой. Сплав, обладающий терапевтическими свойствами, а кроме того — осознанием разрушения.
Причем не только своего собственного. Уникальный состав реагировал на все, что угрожало его целостности. Теперь понятно, почему в мертвом уже много лет — если не веков — городе царит столь безупречный порядок, а от прежних жителей не осталось ни следа.
До чего аккуратный металл! Убирает не только за собой, но и за своими создателями.
Донант принялся за следующую дверь. Вторая квартира была точной копией первой: три комнаты, мебель в самой большой повернута к овальному окну все с тем же пейзажем — стены, трава, цветы, дерево…
То самое пресловутое дерево. Ошибки никакой. Вот скрюченный ствол, голые ветви, зияющие в слепящем свете точно кости. Но росло оно прямо напротив окна, не левее и не правее, что просто не укладывалось в голове, потому как комната была другая.
Донант внимательно осмотрел лужайку. На редкость неприглядное зрелище. Местами трава выцвела, где-то — окончательно пожухла. Впрочем, ядовито-зеленые участки смотрелись не лучше. Безжизненные, мертвые. Ассиметричные травинки, толстые у основания, резко сужались, острым концом кренясь набок.
Внезапно на ум пришла статуя в зале советов. Статуя с весами, где лежали хрустальный куб и зеленое лезвие.
А может, кирпич и травинка?
В глаза бросилась новая странность. Когда Донант только вошел в здание, солнце уже садилось. По идее, лужайке пора давно погрузиться в тень, но единственную тень давало мертвое дерево, и падала она аккурат на…
Донант поспешил прочь из комнаты, шагнул в лифт и нажал кнопку шестого этажа. Там, войдя в первую попавшуюся квартиру, обнаружил хорошо знакомую гостиную, все то же овальное окно, за которым на уровне пола виднелось дерево, лужайка, цветы. Нимало не удивленный, он с размаха ударил ногой в стекло. Оно рассыпалось, засыпав белым порошком пол. Уникальный сплав моментально поглотил белые крупинки, как поглощал грязь, пыль и мертвую плоть. Дерево, лужайка и цветы на деле оказались панелью с хитросплетением проводов, трубок и резисторов. Теперь Донант знал, почему вымер город.
Корабль взмыл на три километра вверх и плавно заскользил в вышине. Донант настроил сканер на радиус в пять тысяч километров и ввел характеристики искомого пункта назначения. Внизу мелькали бесконечные дома и улицы, улицы и дома, океаны и дамбы, заводы по обработке пищи, добываемой из водных глубин. Корабль двигался на запад, навстречу заходящему солнцу, а следом летел угасающий день.
Два относительных часа спустя сканер наконец загудел. В сгущающихся сумерках Донант начал снижение к зеленой точке, изумрудной звездой горящей посреди мертвого города.
Малогабаритный корабль опустился прямо на безжизненную лужайку. Донант выбрался из кабины и подошел к дереву, иссохшим, непогребенным трупом смотревшемуся в полумраке. Донант замер под голыми ветвями, размышляя о расе, погубившей дерево, и тем самым обрекшей себя на смерть.
Им предстоял нелегкий выбор, и они сделали его, свидетельство чему — статуя в зале советов. Они бросили на разные чаши весов природу и город, и город перевесил. Решение было необратимо — созданный жителями планеты совершенный строительный материал уничтожал грязь, материю и в итоге уничтожил плодородную почву.
Но что мешало выбрать иной металл? Впрочем, Донант догадывался о причине. Да, удивительный сплав помог воплотить в жизнь архитектурную утопию. Но главная проблема — перенаселение. Из какого материла ни строй, итог один — рано или поздно застроишь планету целиком. Единственный выход — контроль за рождаемостью, а он, как известно, противоречит инстинкту самосохранения любой расы.
Строители не учли простую истину — машины способны выполнять функции физического фотосинтеза, чего не скажешь о фотосинтезе духовном. Человек не может жить лишь во имя собственных творений, ему нужны новые источники вдохновения, чтобы вновь и вновь воскрешать волю к жизни. Творения же природы всегда самобытны и не поддаются имитации.
В красоте здания советов и прочих построек сквозила пошлость, ибо их творцы утратили мерило ценностей и стояли на пороге творческой импотенции. А за творческой всегда следует импотенция сексуальная.
Синойкизм, мелькнуло в голове Донанта. Возведенный в крайность, массовый порыв к заселению окончился страшной трагедией, которая даже не снилась древним грекам. Правда в том, что человек не может существовать один, как не может существовать в замкнутом пространстве только с себе подобными.
Сначала он превратит плодородные земли в города, а пропитание будет добывать из морских глубин. Потом построит сложное общество и научится жить с соседями в мире и
