Вот еще один:
Жил да был из Ламбруго дедок,знатный был тот дедуля едок.Раз объелся он, ахнул,и покорно монахомтотчас стал аскетичный дедок.И напоследок:
Жил да был Вальмики-индус,полустишья твердил наизусть.А потом искусал его гнус,«Сжалься, Кришна! – молвил индус, —был неправ, признаю́сь.Далее автор этой исключительной, несмотря на небольшой размер, книги нам объяснит, что Вальмики – имя автора «Рамаяны», состоящей из двадцати четырех тысяч двустиший, поэтому продекламировать девяносто шесть тысяч полустиший, должно быть, действительно нелегко, «в отличие от лимерика или стихотворения Унгаретти». Заботясь о читателе, Де Бенедетти приводит восемь полустиший Вальмики на санскрите, так что каждый может составить свое мнение.
Первостепенную роль в творчестве Паоло Де Бенедетти играют коты, им посвящено немало прелестных стишков, которые достойны называться настоящей поэзией. То же относится и к стихотворениям об ангелах – они, конечно, не коты, но не менее любопытные создания.
Что еще сказать? Если после просмотра передач Веспы и Санторо останется время, почитайте Де Бенедетти. Грань между безумием и мудростью до того тонкая, что следует как можно чаще ее преодолевать – это отличное упражнение. И не надо сетовать, что примеров так мало, я и сам с радостью процитировал бы больше, но хочется, чтобы любопытство подтолкнуло вас потратить двенадцать евро.
2002Осязание книги
За последнее время мне дважды довелось выступить на тему библиофильства, и оба раза среди зрителей было много молодежи. Нелегко говорить о собственной страсти к книгам. В интервью для чудесной передачи Fahrenheit (она прививает любовь к чтению), которая выходит на Radio 3, я пояснил, что выгляжу как извращенец, предпочитающий секс с козами. Когда хвастаешься, что провел ночь с Наоми Кэмпбелл или хотя бы просто с шикарной девушкой, живущей по соседству, все тебе внимают с любопытством, завистью или в злобном возбуждении. Но когда рассказываешь об удовольствии от совокупления с козой, люди не знают, куда девать глаза, и пытаются сменить тему. Если хозяин коллекционирует живопись эпохи Возрождения или китайский фарфор, его гость теряет дар речи от такого великолепия. Если же хозяин демонстрирует книжонку XVII века с красноватыми страницами, размером в одну двенадцатую долю листа, и гордо сообщает, что владельцев подобного раритета можно пересчитать по пальцам одной руки, гость тоскует и ждет не дождется, когда можно будет откланяться.
Библиофильство – это любовь к книгам, но необязательно к их содержанию. С ним, в конце концов, можно ознакомиться и в библиотеке. Нельзя сказать, что библиофилу содержание безразлично, но ему в первую очередь нужна сама книга как предмет, и желательно, чтобы это был первый экземпляр, сошедший с печатного станка. Доходит до того, что некоторые библиофилы, заполучив нетронутую книгу, не решаются ее осквернить и так и оставляют страницы неразрезанными (я этого не одобряю, но понимаю). Для таких коллекционеров разрезать страницы редкой книги – не меньшее святотатство, чем для коллекционера часов – разбить корпус, чтобы изучить механизм.
Библиофил любит не «Божественную комедию», но определенное издание и определенный экземпляр «Божественной комедии». Он хочет прикасаться к нему, листать, проводить рукой по переплету. Он на свой лад «разговаривает» с книгой в ее физическом обличье, и та в ответ рассказывает о своем происхождении и судьбе, о том, в чьих руках ей довелось побывать. Книга делится своей историей, которая состоит из отпечатков пальцев, заметок на полях, подчеркиваний, имен владельцев на фронтисписе, порой даже следов жука-точильщика, и история эта еще прекраснее, если страницы, несмотря на прошедшие века, все так же свежи, белы и похрустывают под пальцами.
Книга-предмет может рассказать захватывающую историю, даже если ей всего полвека. У меня есть изданный в начале пятидесятых экземпляр Philosophie à Moyen Àge Этьена Жильсона[533], с которым я не расстаюсь со времен написания диплома. Качество бумаги тогда оставляло желать лучшего, поэтому страницы рассыпаются под пальцами, когда пытаешься их перевернуть. Будь эта книга нужна мне для работы, я бы просто купил новую, благо сейчас полным-полно недорогих изданий. Но мне нужен именно мой экземпляр, ведь своими хрупкостью и ветхостью, подчеркиваниями и заметками, сделанными в разные периоды разными чернилами, он напоминает о годах учебы, о том, что за ними последовало, то есть является частью моих воспоминаний.
Об этом и надо рассказывать молодежи, а то бытует мнение, что библиофильство – занятие лишь для богачей. Естественно, есть старинные книги стоимостью в несколько сотен миллионов евро (инкунабула, первое издание «Божественной комедии», несколько лет назад была куплена на аукционе за полтора миллиарда), однако любовь к книгам распространяется не только на старинные издания, но и просто на достаточно старые. Кто-то, например, разыскивает первое издание сборника современной поэзии, а кто-то собирает всю серию книжек из «Юношеской библиотеки» издательства Salani. Три года назад я обнаружил на книжном развале первое издание романа Джованни Папини «Гог», переплетенное, с оригинальной бумажной обложкой, и отдал за него двадцать тысяч лир. Лет десять назад я видел в каталоге первое издание «Орфических песен» Дино Кампаны, стоило оно тринадцать миллионов лир (бедняга, ему удалось издать только несколько экземпляров), но ведь можно собрать весьма достойную коллекцию книг, изданных в XX веке, всего лишь время от времени отказывая себе в посещении пиццерии. Мой студент бродил по книжным развалам в поисках туристических путеводителей разных лет, и поначалу его затея казалась мне чудачеством, однако на основе этих книжонок с выцветшими фотографиями он написал совершенно замечательную дипломную работу, где проследил, как со временем меняется восприятие и подача того или иного города. Молодым посетителям блошиных рынков на Порта Портезе и пьяцце Сант-Амброджо тоже может улыбнуться удача – порой там обнаруживаются книги в шестнадцатую долю листа, изданные в XVI или XVII веке, которые не являются редкостью и стоят, как пара хороших кроссовок, но зато могут многое поведать о своей эпохе.
В итоге с книгами происходит то же, что и с марками. Само собой, у крупных коллекционеров есть экземпляры, которые стоят целое состояние; я же в детстве покупал в газетном киоске самые разные марки в обложках по десять или двадцать штук и потом долгими вечерами мечтал о Мадагаскаре или Фиджи, глядя на цветные прямоугольнички – они точно не были редкими, но казались волшебством. Почувствовали ностальгию?
2004Вот вам и прямой угол
Издавна бытует мнение, что вещи познаются через их определения, и в части случаев это утверждение верно. Например, достаточно хотя бы минимального представления о химии, чтобы распознать в формуле NaCl соединение хлора и натрия и даже предположить, что имеется в виду соль, хотя в определении нет на это прямого указания. Однако химическое
