Было уже довольно поздно, и, проводив гостью, Катя собралась спать. Посуду решила оставить на завтра.
– Как не стыдно! – не утерпела старуха, высовываясь из шкафа по пояс.
– Добрый вечер, – ответила Катя. – Точнее, спокойной ночи.
Старуха появлялась нечасто, в диалоги не вступала, ограничиваясь замечаниями. На замечания Катя внимания не обращала – просто представляла, что имеет дело с родной бабушкой в деменции. Пару раз даже спрашивала старухиного мнения о каких-то тонкостях этикета, и тогда та расцветала, отвечала пространно, но логично. Иногда, правда, снова заводила волынку про страшную смерть и проклятие, но Катя даже огрызаться перестала. Смущала ее только хозяйка, которая продолжала регулярно звонить и интересоваться делами.
* * *Через месяц Катя зашла к Наталье Николаевне с деньгами, от кофе отказываться не стала.
– Катенька, у вас точно все в порядке? – удивительно робко спросила она.
– Да, конечно, – Катя тоже удивилась.
– У вас бывают… гости, может быть?
Гостей у Кати не было, потому что как-то так сложилось, что с друзьями она встречалась в барах. Друг к другу ходили редко и в основном по делу. Ведь не считать же гостьей старуху Александру?
А почему, собственно, не считать? Может, не зря хозяйка чуть не каждый день спрашивает, как спалось, да как самочувствие, да были ли гости?
Катя медленно шла домой по светлой весенней Петроградке и пыталась придумать происходящему мотивы. Qui prodest? А кому? Деньги в ситуации задействованы смешные.
Дома Катя вытащила свой экземпляр договора найма. Стандартные пункты усыпляли, но она все равно продолжала вчитываться.
И наконец вчиталась. «В случае досрочного расторжения договора по инициативе Нанимателя любые денежные суммы, предварительно уплаченные Наймодателю, не возвращаются». Ну то есть залог и плата за последний месяц. И за первый заодно, если учесть, что мало кто согласится жить с потусторонним соседом дольше одной ночи.
Сумма выходила небольшая, но все равно симпатичная. И потом, небось, они тут эту схему по три раза в месяц проворачивают. Пять старушек – рубль.
Кстати, о старушках.
– Александра Владимировна, – позвала Катя, – вы тут?
– Напоминаете о том, что мне отсюда не выйти? – спросила старуха, высовываясь из любимой стены.
– И кто автор гениальной схемы отъема денег у населения? Вы или хозяйка квартиры?
– Да какая она хозяйка, – фыркнула старуха, а потом удивилась, – что за схема?
Судя по дальнейшему разговору, она и правда о ней ничего не слышала.
– Очень смешно, – пробормотала Катя. – А вы вообще кем друг другу приходитесь? Или никем?
Старуха заколебалась. Кажется, ей хотелось обвинить Наталью Николаевну во всех смертных грехах. Может, одна у другой мужа увела?
– Дружили раньше, – неохотно ответила она наконец.
– А квартира эта ваша?
– Была…
– Так что, почтенная старушенция Наталья Николаевна квартирку у вас отжала?
– Деточка, как вы опять выражаетесь! – злобно заявила старуха.
– Ну так отжала? Купила?
– Я сама ей оставила, – призналась наконец старуха.
– И теперь жалеете?
На этот раз ее ответом не удостоили. Удобно быть призраком: чуть что – и исчез из комнаты, как и не было тебя.
Катя подумала еще и снова вышла из дома. Позвонила Наталье Николаевне, попросила о срочной встрече в ближней кондитерской. Хозяйка охотно согласилась, прибежала чуть не раньше самой Кати, радостная и немного тревожная.
– Наталья Николаевна, – тихо сказала Катя, заказав чай с пирожными, – давайте вы мне все-таки расскажете про свою подругу?
– Нет у меня никаких подруг, – огрызнулась всегда вежливая хозяйка.
– Значит, были. Знаете, квартиру на Петроградке абы кому не оставляют. У меня на самом деле только один вопрос. Как вышло, что уважаемую Александру Владимировну видят все ваши жильцы? Обычных призраков не видит почти никто.
– Правда? – растерялась Наталья Николаевна. – Я не знала…
Ну хоть отпираться не стала.
– Я сдала квартиру, как вступила в наследство, и человек выехал на следующий же день. И второй жилец так же. И третий…
– И тогда вы придумали эту волшебную схему, – утвердительно сказала Катя. – Вы сами-то видите свою подружку?
– Вижу. То есть не вижу, она мне не показывается. Но разок видела. Когда сорок дней справляли, она появилась и сказала, что квартиру мне оставила, но жизни тут никому не будет.
– О господи, – вздохнула Катя, – а она при жизни такая же была… упорная?
– Катенька, вы хотите спросить, не была ли она редкостной сукой? – интеллигентно спросила Наталья Николаевна.
Катя чуть не подавилась чаем.
– Ну я не была бы столь радикальна…
– Бросьте, – улыбнулась хозяйка, – я ее все равно любила. Да и сейчас люблю, наверное. И скучаю. Глупо как, с ней ведь и сейчас поговорить можно, а она отказывается.
– А пойдемте сейчас туда, – предложила Катя, – попробуем все вместе поговорить.
– Александра Владимировна, – громко заявила Катя, встав посреди комнаты, – мы тут обнаружили, что вы – уникальный тип призрака. Как так вышло, что вас видят все? Старуха глухо молчала, только чуть серебрилась от ее присутствия стенка гардероба.
– Вы так хотели досадить подруге? А она, между прочим, вас любит. И вы ее тоже.
– Никого я не люблю, – мрачно сказала Наталья Николаевна. В унисон со старухой, которая вылезла наружу, чтобы заявить то же самое.
– Старая дура, – не удержалась Наталья Николаевна.
– Сама такая, – буркнула Александра Владимировна.
Катя ретировалась на лестницу, жалея, что не курит. По дороге придумала, как переписать злополучный договор и остаться жить в этой квартире на человеческих условиях.
Почему-то она не сомневалась, что старухи согласятся.
Ирина Нечаева
Зубная фея
Все началось, когда у Леонтия зашатался левый клык. Сначала совсем чуть-чуть. Потом разболтался так, что приходилось все время придерживать. Языком или пальцем. А это доставляло определенные неудобства. Да и стыдно немного было. Вампир – а клык шатается, словно моряк в портовом кабаке. Однажды ночью, приподнявшись в гробу и сладко потянувшись, Леонтий нащупал языком дырку в верхней челюсти. Клык валялся на маленькой подушечке с кружевами. Жалкий и бесполезный.
– Да-а-а… Дела… – загрустил вампир, разглядывая потерю.
Леонтий попытался пристроить клык назад, но он вываливался обратно. Пришлось привыкать к жизни с одним клыком. Теперь приходилось стыдливо прикрывать лицо, открывая рот перед жертвой. Леонтий боялся насмешек. Он всегда отпускал своих жертв живыми – кусал не больно и полностью не осушал.
Он был очень деликатным вампиром. За это его и выгнали из уютного темного склепа, где он жил прежде с остальными сородичами. Леонтий долго скитался один по ночному лесу, питаясь кровью животных или заблудившихся туристов. А потом устроился жить в берлоге, отчего-то брошенной медведем. Поставил там гроб, заткнул наглухо щели, чтобы не проникали солнечные лучи, и зажил размеренно. Пока не выпал левый клык…
С той поры Леонтий потерял покой – ему снилось, что на месте правого клыка тоже образовалась дыра. Он в панике вскакивал средь бела дня, с размаха бился лбом о крышку гроба и судорожно ощупывал челюсть. С облегчением откидывался назад и вновь засыпал. Но однажды
