– Гм, – сказал я. – И давно?
– Давно… – Он шмыгнул носом. – Я как-то пошел на работу – много лет назад, – а когда сошел с парома на Батарейной и остановился на минуточку посмотреть на строительство этой новомодной надземной железной дороги, вдруг раздался грохот. Господи, так шарахнуло… А потом оказалось, что я лежу на тротуаре. А когда я поднялся, то увидел, что там лежит какой-то бедняга. Представляете, вылитый я! Упала балка и – Боже мой!
Он снова сморщился.
– С тех пор я все ищу и ищу. И не могу найти хоть кого-нибудь, кто бы мне помог найти мой дом. И я не понимаю все это, что тут летает, и я никогда не думал, что на Бродвее может расти трава и… – это ужасно.
Он заплакал.
Мне стало жаль бедолагу. Я представил себе, что произошло. Удар был такой сильный, что у него начисто отшибло память. Даже его привидение получило амнезию! Бедняга. Ведь пока он не соберет все свои «части», ему не будет покоя. В целом же случай меня заинтересовал. Подействуют ли на призрака обычные методы лечения амнезии? И если да, то что с ним будет?
– Вы сказали, что сошли с парома?
– Да…
– Значит, вы жили на острове… На Стэйтен-Айленде, по ту сторону залива!
– Вы так думаете? – он с надеждой посмотрел сквозь меня.
– Конечно! Хотите, вместе поедем туда, я вас провожу? Может быть, вместе найдем ваш дом!
– Вот спасибо! Только – ох и достанется же мне от жены!
Я ухмыльнулся.
– Да уж, ей наверняка захочется узнать, где вы пропадали. Но я думаю, она все-таки будет рада, что вы вернулись. Пойдем!
Я подтолкнул его в сторону подземки, и мы пошли. Иногда я ловил взгляд прохожего – наверно, я и впрямь выглядел странно, ведь я шел, вытянув перед собой руку и разговаривая с пустотой. Впрочем, меня это особо не смущало. А вот мой спутник чувствовал себя неловко когда обитатели его мира тыкали в него пальцем, хихикали и кричали. В их глазах он тоже выглядел довольно нелепо, ведь я был единственным человеком, невидимым для них. Маленький призрак в котелке мучительно краснел от смущения.
Поездка в подземке была для него, как я понял, делом непривычным. Мы направлялись к Южному парому. Знаете, подземка – место чрезвычайно неприятное для тех, кто обладает моим даром. Там болтается все, что предпочитает мрак. А уж «частей» там!.. После того раза я всегда ездил только на автобусе.
Парома нам ждать не пришлось. Мой коротышка был в восторге от поездки. Он расспрашивал меня о судах в порту и их флагах, удивлялся отсутствию парусников; защелкал языком при виде Статуи Свободы – в последний раз, когда он ее видел, она была еще золотистобронзовой, без патины. Выходит, он искал свой дом уже лет шестьдесят, с конца семидесятых!..
Мы сошли на Стэйтен-Айленде, и я предоставил ему свободу действий. На Крепостной Горке он вдруг сказал:
– Мое имя – Джон Куигг. А живу я на Четвертой авеню, номер сорок пять!
В жизни не видел человека более счастливого, чем он. Ну а дальше все было просто. Он снова свернул налево, прошел два квартала, свернул направо. Я заметил (а он – нет), что улица называлась «Зимняя». Кажется, вспомнил я, улицы тут переименовали несколько лет назад.
Он трусцой взбежал на горку и вдруг замер.
– Послушайте, – позвал он, – вы еще здесь?
– Здесь, – откликнулся я.
– У меня теперь все в порядке. Не могу и сказать, как я вам благодарен. Могу я для вас что-нибудь сделать?
Я подумал.
– Вряд ли. Мы принадлежим к разным временам, а времена меняются. Темпора, так сказать, мутантур.
Он бросил взгляд на новый дом на углу и кивнул.
– Я понимаю… Кажется, я догадываюсь, что со мной случилось, – тихо добавил он. – Но, наверно, это не так уж страшно… Я успел составить завещание, а дети мои уже выросли к тому моменту, когда я… – Он вздохнул. – если бы не вы, я бы и сейчас бродил по Манхэттену. Минутку… да. Пойдемте.
Он неожиданно сорвался и побежал. Я едва поспевал за ним. На самом верху холма стоял дряхлый дом, крытый гонтом, с какой-то дурацкой башенкой, некрашеный, грязный и скособоченный. Когда мой новый знакомец увидел его, он снова изменился в лице. Он сглотнул, решительно свернул к дому сквозь проход в живой изгороди и, побродив в густой траве, отыскал вросший глубоко в землю валун.
– Вот, – сказал он. – Копайте под этой штукой. В моем завещании об этом ничего не сказано. Только немного денег, чтобы оплатить аренду сейфа в банке. А под камнем – ключ и удостоверение на предъявителя. Я их сюда запрятал, – он хихикнул, – от жены однажды ночью. И все как-то не собрался ей рассказать. Так что берите.
Он повернулся к дому, расправил плечи и вошел в боковую дверь, которая гостеприимно распахнулась от порыва ветра. Я немного послушал, улыбаясь донесшейся из домика тираде. Жена Куигга устроила ему хорошую головомойку, еще бы – она прождала его больше шестидесяти лет! Жена костерила его на чем свет стоит, а все-таки она его, видно, любила. Если теория Джинни верна, старушка не могла покинуть дом, пока снова не станет «целой», а «целой» она не могла стать до возвращения мужа. Ну да теперь у них все устроится, так что я был доволен.
Мне удалось отыскать возле подъездной дорожки ржавый лом, и я подступил к валуну. Пришлось изрядно повозиться, я стер себе руки до кровавых мозолей, но в конце концов отвалил камень и принялся рыться под ним. И точно: там лежал пакет из шелковой клеенки. Аккуратно сняв ленточки, которыми он был перевязан, я обнаружил внутри ключ и письмо в «Нью-Йорк Банк», надписанное просто «На предъявителя», с правом на вскрытие сейфа. Я засмеялся. Тихоня и размазня Куигг не иначе припрятал от супруги какие-то «левые» деньжата, возможно, выигрыш. При таком раскладе всегда можно гульнуть от жены, не оставив никаких следов. Вот ведь сукин сын. Разумеется, я уже никогда не узнаю куда он метил, но готов спорить, что без женщины тут не обошлось. Скажите пожалуйста, даже завещание заранее составил! Ладно, не мое дело. Мне-то повезло.
До банка я добрался быстро, а вот запись о сейфе они искали долгонько, перерыли кучу старых гроссбухов. Но в конце концов я прорвался через все формальности и стал гордым обладателем восьми тысяч в мелких купюрах. Теперь я был обеспечен – на первое время по крайней мере. Прежде всего я
