Мне стал надоедать этот поток гипербол, нескончаемый, как река Иллинойс. Поблагодарив Плаксу, я пожелал ему спокойной ночи:
– Нам рано вставать, Плакса-Вакса. Долгий путь предстоит.
– Понимаю, мой мальчик. А Плакса – это мое прозвище, а не имя. Меня так мальчишки в детстве дразнили, потому что…
Но я уже не слушал. Свернувшись калачиком возле маминой могилы, я пытался уснуть, но мне мешал разговор Алисы с Плаксой. Наконец я задремал, но меня вдруг растолкала Алиса. Она настаивала, чтобы я немедленно выслушал то, что рассказал ей Плакса.
– Ты видел его набедренную повязку? – спросила Алиса. – Так вот, это вовсе не набедренная повязка, а подгузник. И носит он его не случайно. Плакса, оказывается, один из Двенадцати Баловней В Подгузниках. Но это еще не всё. Когда он встал, я увидела, что от его задницы исходит желтое сияние – знаешь, у него там нимб вроде светлячка: похож и по цвету, и по размеру.
Короче говоря, дело, оказывается, было так. Вскоре после того как появилось Пойло и население Онабака отгородилось от внешнего мира, в городе расплодилось великое множество самозваных пророков, решивших нагреть руки на новой религии. Каждый из них толковал новое и пока еще туманное учение по-своему. Среди пророков выделялись двенадцать местных политиканов долгое время опустошавших городскую казну. Поначалу Пойло действовало на окружающую среду незаметно, и эти политики никак не могли понять, что происходит.
А в городе тем временем снижались темпы производства. Улицы и тротуары зарастали травой. Люди теряли интерес к повседневным житейским заботам. Раскрепощались нравы. Исчезли болезни, преступления. Прекратилась вражда. Люди забыли, что такое горе. Страхи и скука рассеялись, словно утренний туман.
Прошло еще немного времени, и люди перестали летать по делам в Чикаго. Никто не ходил в библиотеку. Журналисты и типографские рабочие оказались не нужны. В конце концов закрылись две крупнейшие в своих отраслях компании – Винокуренные заводы Майрона Малкера и Дизельная Компания Эрфгриппера. Люди начали понимать, что прежний мир был несовершенен, но теперь все уже позади и будущее светло и прекрасно.
Примерно в то же время прекратилась почтовая связь. В Вашингтон и столицу штата полетели тревожные телеграммы – из других городов, разумеется: в самом Онабаке телеграф давно уже не работал.
Тогда-то и были направлены в Онабак первые агенты ФБР и Управления по контролю за качеством продовольствия и медикаментов. Агенты как в воду канули. Послали других – Пойло сгубило и этих.
Оно еще не достигло своей окончательной кондиции, когда пришла благая весть. Устами пророка Шида Дарэм возвестил о пришествии Мэрада.
Однако в городе нашлись люди, решившие дать отпор новому богу. Самыми рьяными были двенадцать политиканов. Они собрали митинг на площади перед зданием суда и призвали народ свергнуть Мэрада. План восстания они предложили такой: сначала захватывается метеостанция Трайбеллского университета, где засел Шид, а потом…
– А потом, – витийствовал один из двенадцати, грозя кулаком тоненькой струйке Пойла, которая била фонтаном из Бутыли на вершине дальнего холма, – потом мы линчуем этого сумасшедшего ученого, провозгласившего себя Мэрадом, этого лунатика, который является не кем иным, как свихнувшимся университетским профессором философии и классической филологии. Друзья! Сограждане! Американцы! Если пресловутый Мэрад действительно является богом, как утверждает еще один чокнутый профессор по имени Шид, то пусть он прямо сейчас испепелит нас молнией. Я и мои друзья бросаем ему вызов.
Двенадцать политиканов стояли посреди двора на трибуне, с которой просматривались вся Главная улица, противоположный берег реки и дальние холмы. Двенадцать политиканов с вызовом смотрели на восток. Громов и молний не последовало. Но в следующее мгновение двенадцати политиканам пришлось позорно бежать с трибуны. И больше они вызовов Великому Быку не бросали.
Алиса захихикала:
– Они наложили в штаны. В прямом смысле слова. Мэрад не стал тратить на них столь опустошительную и зрелищную стихию, как молния. Он наслал на них другую, гораздо более деморализующую, беду, которая вынудила политиканов надеть подгузники – по той же причине, по какой их надевают младенцам.
Естественно, этот аргумент Мэрада охладил пыл Двенадцати Баловней В Подгузниках. Но нервы у кучки бывших прихлебателей оказались железными. Они тут же переменили свои убеждения на прямо противоположные и стали вещать, что именно Мэрад является Истинным Быком, и знают они об этом давным-давно. Двенадцать Баловней В Подгузниках снова созвали митинг и объявили присутствующим о драматических переменах, происшедших в их сердцах. Они сообщили, что Мэрад даровал им монополию на божественное откровение, и отныне всякий, кто возжелает пообщаться с Мэрадом, должен будет предварительно уплатить Двенадцати Баловням В Подгузниках соответствующую мзду. Они никак не могли понять, что деньги утратили свой смысл.
По недальновидности своей они даже вознесли Мэраду молитву, дабы тот даровал им какой-нибудь отличительный символ, свидетельствующий об их богоизбранности. И Мэрад пометил их знаком святости – светящимся желтым нимбом.
Алиса прямо корчилась от смеха.
– Вроде бы Баловни должны были визжать от восторга. Но увы… Хитроумный Мэрад поместил нимбы в таком месте, что Баловням приходилось вставать всякий раз, когда они хотели продемонстрировать свою святость.
Но представь себе, эти тупоголовые Баловни отказываются признать, что Мэрад наказал их. Наоборот, они без конца хвастают расположением своих нимбов и даже пытались как-то заставить всех носить подгузники. Дескать, подгузник для истинно верующего в Мэрада такая же неотъемлемая часть одеяния, как тюрбан или феска для последователей Мухаммеда. На самом деле они просто не хотели выделяться. Не потому, что им претит святость, а потому, что, завидев подгузники Баловней, все сразу вспоминают об их недуге.
От смеха на глазах Алисы выступили слезы.
Я же не видел никаких причин для веселья, о чем и не преминул ей сообщить.
– Ты не понял, Темпер, – сказала она, захлебываясь от хохота. – Баловни в любую минуту могут избавиться от своего недуга, стоит им только помолиться Мэраду. Но им гордость не позволяет. Они продолжают настаивать, что это не болезнь, а знак высшего расположения Быка. Они страдают, но им это нравится, понимаешь? Так же, как Плаксе нравится сидеть у могилы жены – словно это удержит ее под землей – и сокрушаться о своей судьбинушке. Он и ему подобные не откажутся от своего наказания ни за что на свете. В прямом смысле слова.
Она опять захохотала. Я привстал, схватил ее за плечи и притянул к себе, чтобы понюхать, не несет ли от нее перегаром. Нет, Пойлом не пахло. Значит обычная истерика.
Для того чтобы привести в чувство истеричку, нужно просто влепить ей пощечину. Молча. Но Алиса, как всегда, все испортила: взяла и влепила пощечину мне. Молча. Как ни
