Смотрят Иоганн да Алена – нет в сенях волка, а лежит человек с головой отрубленной, черный да одноглазый, то ли на цыгана похожий, то ли на персиянина.
– Правду ты, Алена, давеча насчет волков сказала! – вымолвил господин Ван дер Роде. – Ты-то сказала, да я тебя не понял, чуть через глупость свою сыночка не лишился!
А Алена ничего не ответила – забрала саблю казацкую и в свою светлицу воротилась, где она с малой дочкой жила.
Наутро вышел господин Ван дер Роде умываться, глянул в зеркало серебряное – а у него все волосы враз седыми сделались.
После того начал он быстро стареть. Сила его ушла, глаза потухли, видно, забрал у него живые соки одноглазый оборотень.
Понял он, что недолго ему на свете жить, и одна только мысль у него осталась – вырастить сына своего, Ванечку, женить на хорошей девушке из знатной семьи да дождаться внуков.
А Ванечка уж подрастает, да только ни на одну девушку смотреть не хочет, кроме Алены-меньшой, с которой вместе он рос.
– Либо, батюшка, жени меня на Алене, либо останусь я один! Другая жена мне не нужна!
– Да что ты такое говоришь? – вразумляет его отец. – Ты же, Ваня, не простой человек, ты из знатной голландской семьи происходишь, предки твои многим государям служили и много от них чести и уважения имели. А она, Аленка эта, – невесть какого рода-племени, казачки-ватажницы отродье, незнамо от кого прижитое!
– Не говори так, батюшка, про Алену! Одна она мне мила, а какого она роду-племени – до того мне нет дела! Жени меня, батюшка, на Алене – или в монахи уйду!
– Что ты задумал! Нет у тебя разума! Постесняйся предков своих знатных, благородных…
– Не тебе бы, батюшка, меня стыдить! Ты ведь сам отца не послушал, против его воли пошел, бунтовщику да разбойнику служил! Сделай по-моему, жени меня на Алене!
– Никак этого нельзя! – увещевает его родитель. – Ведь ты с Аленой вместе вырос, почитай, в одной люльке качался, она тебе все равно что сестра родимая, никак тебе нельзя на ней жениться! Грех это большой, тяжкий!
– Сам же ты, батюшка, говоришь, что я знатного роду, а она неизвестного, значит, никак она мне сестрой быть не может. Жени меня на ней – или ни на ком не женюсь!
– Слышала бы тебя твоя матушка, жена моя покойная Катерина! Слезами бы она умылась, от горя бы сердце ее разорвалось! А и на том свете она слышит слова твои нечестивые, и нет ей покоя в райской обители! Ради матушки своей одумайся!
– Была бы жива матушка, она бы меня послушала, она бы пожалела! Она бы поняла, что не жить мне без Алены! Последнее мое слово, батюшка, – либо жени на Алене, либо в монахи уйду, в Макарьевский монастырь! Буду там Богу молиться, твои грехи, батюшка, замаливать… а их, батюшка, у тебя немало!
Схватился Ван дер Роде за голову.
В прежние времена такого самовольства не было, молодежь послушная была. А коли отцовой воли кто ослушается – того и выпороть могли на конюшне, не посмотрев на знатное происхождение.
Но те времена прошли, дворянских детей больше не пороли, кроме того, непростое было у них положение, и Ван дер Роде уговорил сына немного повременить, не уходить в монастырь хотя бы до осени, помочь отцу в сложных хозяйственных работах.
Он надеялся, что за это время Ваня одумается.
Однако не сбылась его надежда, по-другому жизнь повернулась.
К осени заболел Ваня, занедужил.
Слег, встать не может, в руках и ногах силы не стало, есть-пить перестал, лицом побледнел, глаза запали, по всему видать – смерть его подходит.
Отец его печалится, не знает, что делать, как Ваню вылечить. Сперва лекаря позвал, из своих, из немцев голландских, господина Клааса. Тот посмотрел на Ваню, головой покачал, языком поцокал и сказал господину Ван дер Роде:
– Это тяжелая болезнь, непонятная. То ли бледная немочь, то ли злокачественное бессилие. Попробуйте подкрепить его красным вином либо померанцевыми яблоками, а если ни то ни другое не поможет – не знаю, что и делать.
Денег взял у господина Иоганна, в возок сел и уехал.
Отец поднес Ване своими руками чарку красного вина – не пьет Ваня, дал душистое померанцевое яблоко – отказывается, глаза закатывает. И еще бледнее становится, еще больше слабеет.
Посидел господин Иоганн возле постели, где сын его угасал, погоревал, подумал и пригласил священника из ближней Всехсвятской церкви, отца Полиена.
Тот пришел пешком, перекрестил Ваню, святой водой окропил, головой покачал, как лекарь немецкий, языком, однако, цокать не стал – у православных священников это не принято.
Перекрестил Ваню еще раз, прочитал над ним акафист и сказал господину Иоганну:
– Видно, пришла пора ему помирать. Такое, видать, наказание тебе, ваше сиятельство, за грехи твои многие. К обедне ты ходишь редко, видно, в гордыне закоснел, денег на церковь хоть и жертвуешь, но скудной рукой. Так что готовься, ваше сиятельство, недолго твоему сыночку жить осталось. Могу его прямо сейчас соборовать да причастить, чтобы два раза не ходить, путь-то к твоему имению неблизкий!
– Подождем пока с соборованием! – сказал ему господин Иоганн и дал денег. Поменьше, правда, чем лекарю немецкому.
Батюшка деньги взял, полы рясы подоткнул и пошел к себе, напоследок посоветовав еще святой водой покропить да ладанку на грудь Ване повесить со святой землицей из Афона.
Отец святой водой покропил, ладанку Ване повесил – не помогло ничего, совсем Ваня чахнет.
Позвал тогда господин Ван дер Роде старуху деревенскую, травницу.
Старуха приковыляла, на клюку опираясь, по углам поплевала, травкой какой-то посыпала, заварила настой пахучий, да только Ваня тот настой пить не стал, к стене отвернулся. Травница что-то побормотала, поворожила и говорит господину Ван дер Роде:
– Не иначе, сглазил кто-то твоего сыночка. А то, может, присушила его какая-то зазноба. Через тот черный сглаз, через ту присуху помирает твой Ваня.
– А есть ли от того сглаза средство какое-то? – спросил ее господин Иоганн.
– Есть, как не быть! – отвечала старуха. – Надо только самого Ваню спросить – может, знает он, кто его присушил. Если скажет он, кто его присушил, кто околдовал – надо у той злодейки прядь волос отрезать да в самую темную полночь закопать эту прядь с жабьей лапкой да с крысиным ухом под виселицей, три раза вокруг себя повернуться да три раза повторить: «Уйди в землю, присуха, где лапа да ухо, с меня сойди, на злодейку уйди, кто меня присушил, тому вдесятеро!» Тогда та злодейка зачахнет, а Ваня ваш встанет жив-здоров, лучше прежнего!
А Ваня тут из последних сил приподнялся и говорит отцу своему, господину Ван дер Роде:
– Батюшка, знаешь ты, кто меня присушил, кто околдовал! Нет в том никакой тайны. Присушила меня
