– Воспитанный выше своего происхождения, – сказал Бердон. – Он будет слишком умничать всю дорогу до Питтсбурга.
Хаккет с отвращением уставился на него.
– Вот так вы о нем думаете? Даже вы? Что ж, слава богу, что даже в Америке в свободных штатах есть место, где про такого человека никогда не скажут «выше своего происхождения».
Тут Саймон вежливо окликнул:
– Доктор Хаккет, вас зовет дедушка. Спрашивает, не произносил ли принц Альберт новых речей.
– Иду, иду.
И Хаккет ушел к палатке.
Бердон прорычал Луи:
– Что ж, я исполню свой долг перед королевой, страной и ближним, и мне приятно переправить одного из них мимо этих охотников за рабами, хотя я чертовски устал от Хаккета. Знаешь, у него нет монополии на высокую мораль. Но кроме этого, Валиенте, что ты будешь делать после того, как эта увеселительная прогулка закончится?
Луи пожал плечами.
– Может, посмотрю Америку. Я впервые путешествую дальше Франции.
– Как насчет заработать немного денег? На самом деле больше чем немного.
Луи нахмурился.
– Речь не о чем-то незаконном?
– Конечно нет. Только послушай. Даже ты должен был слышать о золотой лихорадке. За последние несколько лет половина населения этой невежественной молодой страны сбежала в холмы Калифорнии с лопатами в руках, пуская слюни на золото.
– И большинство из них не заработали ничего, кроме больной спины и нищеты.
– Ты прав. Но некоторые стали богатыми, очень богатыми.
Луи пожал плечами.
– Удачи им. Нам-то что с этого? Я не старатель.
Бердон закатил глаза.
– Но я старатель. Изучал камни в колледже, помнишь? И кроме того, нам не нужно быть старателями. Подумай, приятель. Боже! Почему мы, вальсеры, никогда не видим лежащие перед нами возможности? Предположи, что мы выбрали одного из этих старателей, одного из наиболее успешных парней. Мы исследуем его заявку: изучаем его отчеты, его карты. Даже отправляемся смотреть его шахту, выработки, если сможем подобраться достаточно близко. А потом…
Луи моментально догадался.
– Мы переходим против часовой стрелки. А там такая же залежь, такая же жила…
– Невыработанная, как будто Америка вообще никогда не была заселена, и мы с картами в руках. Конечно, существуют практические трудности, худшая из которых то, что мы не можем пронести железные лопаты и кайла. Но это нас не остановит. Просто выберем места, где можно намыть золото в ручьях. И все это будет наше, без всяких рисков и ошибок старателей, потому что они уже все сделают за нас. А теперь скажи, что это неэтично.
Луи не удержался от улыбки.
– Похоже на жульничество.
– Знаю! Но это не так! Разве это не грандиозно? Мы уже четыре года повсюду следуем за Хаккетом с его гуманитарными работами. Не думаешь ли ты, что за все риски, которым мы подвергаемся во время таких эскапад, мы заслуживаем для себя чего-то большего, чем редкие поглаживания по головке от старого поедателя сосисок Альберта? Не говоря уже о постоянных подозрениях, которые вечно висят над нами…
Луи знал, что имеет в виду Бердон. Он подумал о Рэдклифе, молчаливом агенте, который всегда оказывался неподалеку от Альберта в их присутствии и на их встречах с представителями правительства. Пока непрактичный мечтатель Альберт восхищался удивительными способностями и благими поступками «моих рыцарей», как он их называл, другие явно с гораздо большим подозрением относились к кучке неуловимых личностей, обладающих доступом и влиянием в таких высокопоставленных местах. Может, все это было слишком хорошо, чтобы долго продолжаться; может, однажды это закончится для них плачевно, и Луису, которому было уже под тридцать, пора позаботиться о собственном будущем.
– Я подумаю, – сказал он.
Бердон хлопнул себя по лбу.
– Да что ж такое! Не думай – делай.
Но Луи был непоколебим, по крайней мере не под влиянием момента.
Они вернулись в палатку, где Хаккет читал газетную вырезку, торжественным тоном повторяя речь Альберта о рабстве.
– «Я глубоко сожалею, что благотворные и упорные усилия Англии по прекращению этой отвратительной торговли человеческими существами, разоряющей Африку и черным пятном лежащей на цивилизованной Европе, еще не привели к удачному завершению…»
На старого Авеля это, кажется, произвело магический эффект. Он обхватил запястье Саймона своими артритными пальцами.
– Саймон, слушай эти слова. «Разоряющей Африку… черным пятном». Никогда не забывай эти слова, никогда.
Глава 21
С миром творилось что-то неладное.
Спустя три года после прибытия сюда с Лобсангом, Беном и Шими у Агнес наконец сложилось мнение относительно Запада-1217756.
О, люди были хорошими. В конечном итоге именно люди имеют значение. Агнес всегда это знала, все остальное просто фон.
Но мир был странным.
Взять старый участок Паульсонов. Сначала Никос Ирвин со своей собакой днями напролет пропадал в этом ветхом обменнике на дальней стороне холма Мэннинг. Теперь Никос и его приятели выросли и потеряли интерес к дому, но их место заняло новое поколение, в том числе Бен и младшая сестра Никоса Лидия. Агнес слышала страшные истории о призраках и не придавала им значения, но ощущала что-то странное каждый раз, когда приходила туда, чаще всего в поисках Бена. Едва уловимые необычные запахи в лесном воздухе. Однажды – странный зеленоватый свет, исходящий от задней стороны дома. Просто отблеск – вот есть, и уже нет. В прошлой реинкарнации Агнес ее смертельная болезнь началась с твердой шишки на теле в том месте, где ее быть не должно. Дом Паульсонов – то же самое, подумала она. Он был изъяном, чем-то неправильным, непрошеным, чего не должно существовать в этом мире. Она решила пока не запрещать Бену ходить туда – боялась ссоры, которая могла за этим последовать, – но уже была близка к тому, чтобы запретить.
Но больше всего, как обнаружила Агнес, ей была не по душе невозможность узнать точное время. И неважно, что таковы здешние правила. С самого прибытия сюда она ни разу не чувствовала себя выспавшейся. Рассвет всегда наступал слишком рано, в любое время года. Что-то подсказывало ей, что другие чувствуют то же самое – к примеру, Марина Ирвин, когда заходила на чашечку утреннего кофе: какую-то усталость, неясность сознания, туман в голове. Но без нормальных часов Агнес не могла сказать, изменились ли ее периоды сна и насколько.
Казалось, даже животные подавлены. Пушистики вылезали из своих нор и дупел в деревьях не в то время. Порой большие птицы как-то беспорядочно бегали по лесу, издавая орлиный клекот.
Агнес раздумывала, не попросить ли Лобсанга открыть ей доступ к внутренним таймерам или к часам в гондоле. Но все время откладывала – ей казалось, что это будет началом конца, трещиной в мечте.
Лобсанг тем временем ничего не комментировал. «Джордж» просто затаился. Он работал по хозяйству, невзирая на любые капризы погоды, укреплял ограду вокруг
