– Могу я вам помочь, мэм? – спрашивает девушка.
Мона читает имя на табличке. Грэйси.
– Да, – начинает она, – только мне велели сказать, что… я от мистера Мэйси…
– О, от Мэйси, – Грэйси улыбается, но улыбка выглядит формальной: у Моны складывается впечатление, что Мэйси из тех, кому здесь вынуждены выражать симпатию, нравится он кому или нет. – Тогда, конечно, мы о вас позаботимся. Чего бы вы хотели?
– Чем может похвастать ваш ресторан?
– Похвастать? – переспрашивает Грэйси. – Ну, мэм, о наших оладьях и кофе все говорят.
– О, прошу вас, не обращайтесь ко мне «мэм». Меня это каждый раз убивает.
Эти слова вызывают легкую улыбку.
– Хорошо.
– Думаю, мне нужно что-нибудь посущественнее оладьев, но ваш кофе я с удовольствием попробую. А что еще у вас есть?
Грэйси оглядывает Мону и, кажется, приходит к какому-то решению.
– Если вы целый день не ели, я бы посоветовала хлебцы с подливой.
– Хм… Знаете, не хочу показаться любопытной, но по-моему… по-моему, я вас сегодня видела. Это не вы показывали номер с балансом в переулке?
– Что? О!.. – Грэйси смущенно улыбается, заливается ярким румянцем. – Да. Да, это я была.
– По-моему, даже морских пехотинцев так не муштруют. Вы, должно быть, крутой народ.
Девушка застенчиво улыбается.
– Мисс Хлоя серьезно относится к обслуживанию клиентов.
– Ну, это явно окупается. Скажите, если можно, мисс Хлое, что я возьму хлебцы с подливой и чашку кофе.
Сложив меню, Мона отдает его Грэйси, которая, несколько озадаченно улыбнувшись, уходит передать заказ. В мгновение ока другая официантка – эта ограничивается легкой улыбкой и «Прошу вас, милочка» – приносит огромную чашку исходящего паром кофе, сливки и сахар. С первого глотка Мона понимает, почему о нем все говорят: богатый, насыщенный вкус с легким оттенком шоколада так хорош, что у нее вырывается вздох наслаждения.
Несколько минут она только обводит ресторанчик взглядом, пока звон посуды и тихие приветствия не навевают теплую уютную нирвану. Все здесь целую вечность заказывают одно и то же, так же расспрашивают о делах в семье, слышат те же шутливые ответы, и это повторяется снова, и снова, и снова, и Моне это очень по душе. Она даже огорчается, когда Грэйси, подав еду, разбивает очарование.
– Что вы кладете в кофе? – спрашивает девушку Мона. – Он такой… шоколадный и вроде бы смолистый.
– Может быть, вы уловили вкус кедровых орешков. Мы их подмешиваем при помоле. В Нью-Мексико это обычный деликатес.
– Ну, чертовски не мешало бы перенять его и в других местах.
– Вы недавно в городе, да? – спрашивает Грэйси.
– Да. – Мона уже знает, что услышит дальше.
– Не примите за обиду, но я о вас уже слышала. Это вы…
– Леди на похоронах, – подсказывает Мона. – Я. Как быстро расходятся слухи.
– Ну, им здесь недалеко идти. Можно спросить, зачем вы нас посетили? У нас здесь мало приезжих.
– Ну, я бы не назвала это «посещением».
Мона в очередной раз объясняет насчет дома. Надо бы ввести это объяснение в процедуру знакомства.
– Ох, – восклицает Грэйси. – Как грустно с вашим отцом.
– На самом деле, – отвечает Мона, – для меня не грустно.
Грэйси ловко меняет тему.
– Так ваш отец здесь жил?
– Нет, мать. Давным-давно. Не думаю, что она местная уроженка, но я бы сказала, этот город стал ей родным. Не знаю. Вы случайно не знаете чего-нибудь об Альваресах? Наверное, нет, вы ведь так молоды.
Грэйси качает головой, но тут Моне приходит новая мысль.
– Скажите… вы не в курсе, где здесь архив? Я бы попробовала узнать о ней там.
– Я знаю, где он был, – отвечает Грэйси, – только он сгорел еще до моего рождения. В ту бурю в него тоже ударила молния. Отстроить так и не собрались. Теперь там просто пустырь рядом с заправкой.
– Я уже слышала про ту грозу, – говорит Мона. – Как видно, это было настоящее бедствие.
– Для нас, пожалуй. В конце квартала, на краю городского парка, есть памятник погибшим, – объясняет Грейс. – Разбитое молнией дерево. Половина цела до сих пор. Его покрыли лаком, чтобы не гнило.
– Я хотела бы посмотреть.
– Это в ту сторону. – Грэйси указывает в окно.
Взглянув туда, Мона обнаруживает, что за ней наблюдают: в угловой кабинке сидит человек в серо-голубом костюме и панаме. Он немного напоминает коренного американца: угловатые жесткие черты лица, прямые черные волосы. Перед ним горячий ужин, но мужчина сидит, засунув руки в карманы пиджака, и не шевелится. Непохоже, чтобы его обеспокоило внимание Моны: темные до черноты глаза спокойно встречают ее взгляд.
– Вот оно как, – бормочет Мона. Поблагодарив Грэйси, она принимается за еду, хотя голод заметно ослабел.
Закончив, Мона расплачивается и покидает заведение, на ходу обернувшись в ту сторону. Коренной американец исчез, хотя тарелка на месте и еда не тронута, только пар от нее больше не идет. На улице Мона смотрит в обе стороны, но его не видно.
Мона снова пересчитывает автомобили. Все стоят по-прежнему. Она гадает, наблюдатель ли вызывал в ней чувство тревоги или что другое.
Она проходит по улице до парка с огромным белым геодезическим шаром. Мемориал Мона находит перед зданием суда. Это высокий выщербленный зубец темного поблескивающего ствола, криво торчащий из пышной зеленой травы футов на тридцать в высоту. Мона видит темный мазок, изогнувшийся от вершины по старой коре. Все это напоминает произведение современного искусства.
Подойдя, она читает табличку внизу.
МЕМОРИАЛ
С ЛЮБОВЬЮ В ПАМЯТЬ ТЕХ, КТО БЫЛ ОТНЯТ У НАС
17 ИЮЛЯ 1983 ГОДА
МЫ СОХРАНИМ ЭТО ДЕРЕВО КАК СВИДЕТЕЛЬСТВО НАШЕЙ ПОТЕРИ
Моне не нравится мысль превратить дерево в памятник. Оно будит не самые приятные воспоминания. Неужели им не хотелось чего-нибудь более воодушевляющего, дающего надежду? И…
Она замирает. Задумывается. Перечитывает надпись.
Семнадцатое июля. Тысяча девятьсот восемьдесят третьего… дата ей знакома. Конечно, знакома. Как она могла забыть.
– Господи, – вслух выговаривает она. – О господи. В тот день умерла мама.
Глава 9
Каждый вечер часов около девяти Джозефа Грэдлинга донимает зуд, и этот вечер – не исключение. Естественно, шестнадцатилетний Джозеф вроде как в курсе, что такой зуд – обычное проклятие его возрастной группы; чуть не каждый мальчишка в Винке им так или иначе страдает, хотя проявляется он в разное время, и справляются с ним каждый по-своему. К примеру, он слыхал о болановском «Придорожном» за окраиной города: туда выбираются промотать деньги самые предприимчивые из парней, и описывают они происходящее по-разному: кто как блаженство, кто как мерзость. Для менее дерзких кое-где в городе продаются сомнительные журнальчики, которые среди городских школьников ценятся не меньше сигарет в тюрьме. Их поглощают с восторженным недоверием крестьян Старого Света, читающих о чужеземных странах.
Но Джозеф уверен, что его способ – лучший в городе: Грэйси Зуэла, которая неизвестно почему питает к нему добрые чувства или даже симпатию. Это обстоятельство дошло до него далеко не сразу, он долго не мог поверить. Но однажды он с дрожащими руками и сердечным трепетом,
