Рассказывали, будто на реке завелись страшные твари, которые топят людей. Но Ромочка видел тех, кто здесь теперь жил – не такие уж они были и страшные, скорее, робкие и пугливые. Они прятались в воде, под корягами, только смутные тени иногда мелькали да слышались всплески. Ромочка все надеялся их выследить и рассмотреть хорошенько, а может, даже поймать одного сачком, но они исчезали при малейшем шорохе, точно мальки на мелководье.
А другие существа тем временем обживались во Вьюрках, смелели, становились все заметнее, уплотняли свои очертания и даже меняли их на более понятные. В их подвижной бесформенной плоти, неизвестно из чего состоящей, проступали лица и глаза, они словно обтесывали сами себя по людскому подобию. Так меняет цвет осьминог, оказавшись на подкрашенном песке. Вспомнив передачу, в которой кидали в разноцветные аквариумы маленького уродливого осьминога, Ромочка тем же вечером увидел, как ползает в малиннике что-то по-осьминожьи многоногое, с круглым ртом в центре похожей на пульсирующий мешок головы, и очень испугался. Он решил, что раз они залезли в его мысли и там ищут подходящие образы, то теперь он будет представлять себе что-нибудь приятное – птичек, котов, красивых девушек.
А потом Ромочка снова увидел маму. Он бродил, как обычно, вдоль общего забора и вдруг заметил с той стороны, под елью, знакомую фигуру в полосатой кофте. Ромочкино сердце горячо и жадно трепыхнулось, он даже не разглядел маму, а угадал по одним только очертаниям, выученным наизусть, и сразу бросился к забору. Но замер, так и не сделав последние несколько шагов.
Это была не мама. Это была страшная неживая штука, грубо и неточно повторяющая мамин облик. Она стояла неподвижно, уставившись на Ромочку, и в ее остановившихся глазах зияла пустота. Сначала они научились сами походить на людей, а теперь учатся их подделывать, с ужасом понял Ромочка. Это тот, из леса, забрал маму и вместо нее подкинул к забору наспех сляпанную фальшивку. Мертвоглазую, полую внутри, как трухлявый пень. Ромочка сразу увидел, что там, за лицом, похожим на мамино, ничего нет, там белеют нежные ниточки плесени и жуки-древоточцы прокладывают свои ходы.
Поддельная мама подняла руку и слепо зашарила ею перед собой.
– Уйди! – заревел Ромочка. – Сгинь!
Поддельная мама улыбнулась вдруг широким оскалом и попятилась обратно в глубину леса так быстро, словно у нее были глаза на затылке. Ромочке намертво врезалось в память, как жуткая копия убегала спиной вперед, обратив к нему распяленное в улыбке лицо и странно выгибая ноги. Но он не помнил, как добрался до дачи. Там он долго ревел на маминой кровати, взбивая подушки тяжелыми взрослыми кулаками.
После этого Ромочка долго не выходил из дома. Он запер дверь и не открывал даже тете Лиде. Питался сухими овсяными хлопьями и консервами из шкафа, ходил на свой детский горшок, который изредка выплескивал за окно. Если бы мама была здесь, она бы заволновалась, конечно, но удивляться не стала: Ромочка и раньше так реагировал на тяжелые внешние впечатления. Закрывался у себя в комнате и сидел, угрюмо ожидая, когда неправильная реальность исчезнет и можно будет выйти в новую, хорошую.
По ночам Ромочке очень мешал всякий-разный, который давно уже поселился в опустевшей маминой комнате – совсем маленький, телом напоминающий человечка, а лицом – сову. Он громко цокал по полу коготками, все двигал, гремел посудой, сдергивал зачем-то занавески на пол. Ромочка гонял его топотом и криками, а утром просыпался с крепчайшими колтунами в волосах – так человечек мстил.
Прошла неделя или больше, прежде чем Ромочка повернул наконец ключ в двери. Он вышел, вдохнул сладковатый вечерний воздух, особенно вкусный после дачного смрада. И пошел мыться на реку. О том, что купаться там теперь запрещено, Ромочка забыл – да и неважно это было, ведь прошло достаточно времени для того, чтобы мир изменился еще раз и наконец исправился.
Он сложил одежду горкой на берегу, зашел в воду и начал неуклюже плескаться. И тут кто-то отчетливо позвал его:
– Ромочка.
Голос звучал не снаружи, а как будто внутри его головы. Он был чистым и радостным, как у мамы, когда она возвращалась домой после удачного похода по магазинам, отхватив и курицу по скидке, и пакетик конфет, и пачку отличных мужских носков.
– Ромочка, а что я тебе принесла.
Они опять подглядывали ему в голову. Но голос, который повторял мамины слова, был таким теплым, таким ласковым, что в груди опять жадно трепыхнулось. И кто-то плеснулся в ответ в буроватой воде.
– Погляди, Ромочка…
– Ты что, а ну вылезай! – гаркнули с насыпи над берегом.
Незнакомый Ромочке человек в очках скатился оттуда и запрыгал у кромки воды, не решаясь соваться дальше.
– Вылезай! Нельзя в реку! Тут люди пропадают!
– Их, наверное, зовут, – подумав, объяснил Ромочка.
Человек растерялся:
– Кто зовет?
– Не знаю. С реки зовут.
Так Ромочка случайно подарил Вьюркам присказку про «тех, кто зовет с реки». Но сам он об этом так и не узнал. Он послушно вышел из воды, взял свои вещи под мышку и поднялся на насыпь вслед за тревожно озирающимся дяденькой в очках. Это был бывший фельдшер Гена с Цветочной улицы, но познакомиться с ним Ромочка тоже не догадался.
С тех пор он стал при любой возможности убегать на берег Сушки, чтобы посмотреть на зовущих с реки. Ромочка прятался повыше, за кустами, чтобы не спугнуть их и самому не полезть, забывшись, в воду. Их ласковый зов оказался чем-то вроде бездумной птичьей песни, которую они повторяли на разные лады, листая образы и воспоминания в Ромочкиной голове. Наверное, они проделывали это с каждым, кто приходил на реку.
Потом им наскучили немногочисленные мысли Ромочки, и робеть они тоже перестали. Подплывали к самому берегу, возились в зарослях кубышек, с боем выдергивали резиновые стебли и мастерили гирлянды из желтых пузатых цветов. А Ромочка смотрел во все глаза и удивлялся, каким же глупым он был раньше. Ведь они казались ему неописуемого вида тварями,
