Я избавилась от избытка энергии, пробежавшись по тоннелю от гаража до Ранчо. Недовольство и разочарование рассеивались с каждым ударом ботинок по бетону. Я быстро прошла через кухню, мимо мисочек с макаронами и сушками, которые дети из Оазиса прихватили по пути, чтобы съесть в большой комнате. И тут я, наконец, услышала, как он окликает меня по имени.
Я не замедлила шаг, не позволяя себе смягчить броню гнева, которая окружала меня. Лиам бежал, пытаясь догнать меня.
– Руби! Я хочу поговорить с тобой!
– Поверь мне, – ответила я, – не хочешь.
Я продолжала бежать по коридору, но тут он схватил меня за руку и развернул лицом к себе. Я уставилась на него, стараясь не обращать внимания на напряжение, на щетину на щеках и подбородке, и видела, какие яркие у него глаза, на мгновение мое тело застыло в растерянности, разрываясь между стремлением – поцеловать его или убить.
Я высвободила руку и толкнула дверь, ведущую на лестницу.
– Ты злишься, потому, что я не сказал тебе, или потому, что понимаешь, что я прав? – потребовал ответа Лиам. – Похоже, что причина и в том, и в другом.
– Думаю, Коул довольно неплохо обрисовал тебе множество причин, по которым на тебя стоит злиться, – огрызнулась я, поворачивая на первую лестничную площадку. Он наступал мне на пятки, пытаясь загнать меня в тот же темный угол, где я однажды без предупреждения поцеловала его. И почему-то это только злило меня еще сильнее, будто он делал это специально.
– Я прав, Руби, – сказал он, снова взяв меня за запястье.
– Коснись меня еще раз, – предупредила я его, – и ты пожалеешь.
Лиам отпустил мою руку и отступил.
– Пожалуйста, выслушай меня…
– Нет, – бросила я. – Сейчас я даже смотреть на тебя не хочу!
Улыбка Лиама стала насмешливой.
– Потому что я посмел спорить с Коулом, который никогда не ошибается, никогда и ни в чем?
Я резко повернулась к нему и толкнула его в грудь обеими руками.
– Потому что ты был в сантиметре от того, чтобы оказаться на прицеле у Зака! Потому что ты мог умереть, и я бы никак не смогла этому помешать! Потому что ты не подумал, как следует, и все, над чем мы работали, могло пойти прахом…
Его глаза сверкнули синим пламенем, и он притянул меня к себе.
Он поцеловал меня.
Он поцеловал меня так, как я целовала его в том лесу, на краю лагеря в Ист-Ривере. В темноте нас окружал запах сырой земли, пыли и кожи. Резкими – отчаянными – движениями его руки касались моих волос, а мои пробирались под его куртку.
Он поцеловал меня, и я позволила ему это сделать, потому что знала, что это в последний раз.
Я оттолкнула его, чувствуя, как разрывается мое сердце и холодный воздух заполняет пространство между нами. Лиам прислонился к стене, пытаясь перевести дух. Я боролась с глупейшим желанием усесться на ступеньки и расплакаться.
Он прерывисто вдохнул.
– Анна сказала… она сказала, что Нико тайно работает над каким-то вирусом. Она думает, что это для атаки на Термонд. Но нужно будет, чтобы кто-то проник внутрь и установил его, прежде чем можно будет начать атаку. – Его голос звучал бесцветно. – Ты случайно не знаешь ничего об этом?
Я отвела взгляд.
– Боже, Руби, – тихо сказал он.
Он давал мне возможность признаться ему во всем, рассказать об атаке на Термонд, но ничто, и уж точно не он, не заставило бы меня отказаться от этого плана. Мне не нужно было его одобрение.
– Тебя убьют, – проговорил он, и в его словах послышался гнев. – И ты это знаешь. Там знают, кто ты и на что ты способна. Ты собираешься захватить весь лагерь? Взять их под контроль, как Клэнси в Ист-Ривере? Тебе не дадут уйти из лагеря живой, а тебе вообще все равно, да? – вскрикнул он с досадой и потер лицо рукой. – Думаю, мне даже не нужно спрашивать, кто подбросил тебе эту идею. Руби, он – не один из нас! Нет, а ты по-прежнему на его стороне, ты рассказываешь ему то, чем всегда делилась со мной. Расскажи мне, что случилось, расскажи мне, как сделать, чтобы все между нами стало по-прежнему. Я не понимаю, как мы поссорились. Я не понимаю, почему он так влияет на тебя!
– Я не обязана ничего тебе объяснять.
Я почувствовала, как по моей спине расползается капелька льда, когда я произношу эти слова – и неважно, сколько в них на самом деле правды.
– Раньше объясняла, – напомнил он. – Знаешь, почему я не рассказал тебе об Элис и о «Рупоре»? Я сто раз собирался. Я почти рассказал тебе той ночью, в гараже, но я остановился, потому что в последнее время… в последнее время было неважно, что именно я говорю. Вы с Коулом все равно думаете, что это неправильно, глупо или наивно. К черту, я до смерти устал от этого слова. Я не дурак, и я не слепец. Я могу обеспечить нас едой, я могу починить каждую чертову отвалившуюся трубу, я могу позаботиться о том, чтобы все машины были на ходу, я могу нам найти один подлинный кадр, который покажет, что мы продолжаем делать добро в мире, где и так уже достаточно насилия. Но этого недостаточно. Меня даже в расчет не берут. Он – нет. А теперь и ты тоже.
Я ничего не сказала. Ничего не чувствовала. Не существовала.
– Я пытаюсь думать о том, что будет после – как мы будем жить дальше, когда все это закончится. Вот о чем мы говорили раньше. Я не хочу, чтобы будущее этих детей было запятнано болью, сожалениями и кровью. Я не хочу этого и для тебя. Мы можем сделать хорошую работу – мы можем заставить весь этот чертов мир увидеть, что мы – хорошие дети, попавшие в хреновую ситуацию. Пожалуйста… Руби, пожалуйста. Коул собирается толкнуть тебя к самому краю пропасти.
Еще несколько секунд я смотрела на него, давая его словам отзвучать, вырасти, заполнить меня там, где уже все почти отмерло. «Подумай о девочках, – напомнила я себе, – бокс номер 27, Сэм». Все эти тысячи детей, которые остались там, когда я выбралась. Лицо Эшли, мертвые глаза, которые смотрят на меня, и обвинение, которое я читаю в их взгляде. Где ты была? Почему ты не пришла раньше?
– Если это причиняет тебе хотя бы половину той боли, которую ты причиняешь мне, – сказал он, – тогда… тогда просто убей меня. Я не могу этого выносить. Скажи что-нибудь. Скажи что-нибудь!
Я могла принести в жертву все это, то, чего хотела больше всего, ради них, и все равно это была бы неравная сделка.
