– Глупо тратить такое дивное утро на разглядывание холодного участка пола. Впредь нам надо больше времени проводить снаружи, – сказал он и, когда все рассмеялись, удивленно поднял брови.
– Интересно, существует ли еще остальной мир? – произнесла Элинор, задумчиво глядя в свою тарелку (миссис Дадли сегодня испекла им пирог с абрикосами). – Очевидно, миссис Дадли ночует в каком-то месте, откуда каждое утро приносит густые сливки, а Дадли ходит куда-то за продуктами, но, по моему глубокому убеждению, никакого внешнего мира нет.
– Мы на необитаемом острове, – объявил Люк.
– Не могу вообразить мир за пределами Хилл-хауса, – сказала Элинор.
– Возможно, – ответила Теодора, – нам надо делать зарубки на бревне или складывать в кучку камешки, по одному на каждый день, чтобы не потерять счет времени.
– Как хорошо, что внешнего мира не существует, – заметил Люк, накладывая себе целую гору взбитых сливок. – Ни тебе писем, ни газет. Если что и происходит, нам до этого нет никакого дела.
– Должен вас огорчить, – начал доктор, и все умолкли. – Прошу прощения. Я всего лишь хотел сказать, что внешний мир к нам проникнет и, конечно, огорчаться тут нечему. В субботу приезжает миссис Монтегю, то есть моя супруга.
– А когда суббота? – спросил Люк. – Разумеется, мы будем очень рады миссис Монтегю.
– Послезавтра. – Доктор задумался. – Да, – сказал он через минуту, – думаю, что послезавтра. Мы, безусловно, поймем, что наступила суббота, – он подмигнул, – когда увидим миссис Монтегю.
– Надеюсь, она не слишком рассчитывает на ночной тарарам, – заметила Теодора. – Хилл-хаус не оправдывает надежд, которые подавал вначале. Впрочем, возможно, он встретит миссис Монтегю фейерверком паранормальных явлений.
– Миссис Монтегю будет вполне к ним готова, – заверил доктор.
– Интересно, – сказала Теодора Элинор, когда они под пристальным взглядом миссис Дадли вставали из-за стола, – почему все так тихо? Мне это ожидание действует на нервы. Уж лучше бы опять началось, что ли.
– Ждем не мы, – ответила Элинор, – а дом. Думаю, он затаился до времени.
– А едва мы потеряем бдительность, он как прыгнет!
– Интересно, сколько он может ждать. – Элинор, поежившись, направилась к лестнице. – Мне почти хочется написать сестре. «Мы чудесно проводим время в добром старом Хилл-хаусе…»
– «На следующее лето обязательно привези сюда все семейство, – подхватила Теодора, – мы каждую ночь спим, накрывшись с головой одеялом…»
– «Воздух так бодрит, особенно в коридоре второго этажа…»
– «Мы постоянно радуемся, что до сих пор живы…»
– «Каждую минуту происходит что-нибудь интересное…»
– «Цивилизация представляется такой далекой…»
Элинор рассмеялась. Она чуть опередила Теодору на лестнице. В мрачном коридоре было сейчас немного светлее: они оставили дверь в детскую открытой, и солнце из окна озаряло мерную ленту и мел на полу. На темных панелях лежали синие, оранжевые и зеленые отблески витража.
– Я пойду спать, – объявила она. – В жизни столько не ленилась.
– А я лягу и буду грезить о трамваях, – ответила Теодора.
У Элинор вошло в обыкновение быстро оглядывать комнату с порога, прежде чем войти; она убеждала себя, что просто взгляду нужно привыкнуть к такому количеству синевы. Она собиралась распахнуть окно, которое по возвращении всегда находила закрытым, и была уже на середине спальни, когда в коридоре стукнула дверь и сдавленный голос Теодоры позвал: «Элинор!»
Элинор выбежала наружу и замерла в ужасе, глядя Теодоре через плечо.
– Что это? – прошептала она.
– Что это изображает? – Голос Теодоры сорвался на визг. – Что изображает, дура?
И вот этого я ей тоже не забуду, подумала Элинор очень четко, несмотря на растерянность, а вслух сказала:
– Вроде бы похоже на краску. Только… – И тут до нее дошло. – Только пахнет ужасно.
– Это кровь, – твердо ответила Теодора. Она вцепилась в дверь и, когда та качнулась, еле устояла на ногах. – Кровь. Везде. Ты ее видишь?
– Конечно вижу. И вовсе не везде. Брось паниковать.
На самом деле Теодора очень мало паникует, усовестила себя Элинор. Следующий раз кто-нибудь из нас запрокинет голову и взвоет по-настоящему. Только бы это была не я – ведь я заранее настроена держать себя в руках, – а Теодора…
– Опять надпись на стене? – спросила она холодно и, услышав дикий смех Теодоры, подумала: как бы все-таки не я, нельзя такого допустить, надо собраться…
Она закрыла глаза и поймала себя на том, что произносит беззвучно: «Стой, послушай, ты узнаешь, как поет твой верный друг. Брось напрасные скитанья, все пути ведут к свиданью…»
– О да, дорогая, – сказала Теодора. – Я не знаю, как тебе это удалось.
«Это знают дед и внук».
– Не глупи, – ответила Элинор. – Позови Люка и доктора.
– Зачем? Разве это не задумывалось как маленький сюрприз для меня? Только для нас двоих.
Вырвавшись из рук Элинор, которая пыталась не пустить ее в комнату, Теодора подбежала к шкафу, распахнула дверцу и заплакала
