Когда жижа попала в воду, море вскипело белым. Мне пришлось переждать, пока корабль пройдет мимо белого пятна, чтобы лечь на живот и выполоскать миску. От этого в воде расплылось белое пятно поменьше. Я отдернула руку – и, к сожалению, упустила миску, и она зачерпнула воды и тут же потонула. Ну и ладно, подумала я. Наверное, и к лучшему.
Когда я спустилась назад, доска там, где упала капля, уже не дымилась, но на этом месте осталось круглое обугленное пятно.
Я вернулась в каюту и увидела, что Ивар сидит в постели, голый по пояс и весь в мурашках, и глядит на тетю Бек. А тетя Бек, стоявшая на коленях возле койки, медленно водила перед ним шпилькой с рубином, которую вытащила из своей прически.
– Смотри на шпильку. Не своди глаз с моей шпильки, – повторяла она, но умолкла, чтобы вручить мне бутылочки и флакончики, увязанные в рубашку Ивара.
– За борт, – велела она. – Вместе с рубашкой.
– Эй! – возмутился Ивар. – Это же хорошая рубашка! – И отвел глаза от тети Бек, чтобы сердито зыркнуть на меня.
– Вот незадача, – сказала тетя Бек. – Придется начать сначала. Ивар, смотри внимательно на мою шпильку.
Узел я утопила очень быстро. На этот раз, когда я вернулась, Ивар смотрел на тетю Бек так, будто внезапно выжил из ума.
А тетя Бек говорила:
– Повторяй за мной. Я прирожденный мореход. Меня никогда не укачивает. Ну! Я прирожденный мореход…
Ивар покорно проговорил:
– Я прирожденный мореход. Меня никогда не укачивает.
– Я просто замечательный мореход! – подсказала тетя Бек. – И никакой шторм мне не страшен!
– Просто замечательный мореход, – повторил Ивар. – И никакой шторм мне не страшен.
– Хорошо. – Тетя Бек щелкнула пальцами перед глазами у Ивара, а потом отстранилась и пристально посмотрела на него.
Ивар заморгал, поерзал и оглядел маленькую полутемную каюту.
– А теперь как ты себя чувствуешь? – спросила тетя Бек, протягивая ему чистую рубашку.
Ивар посмотрел на нее так, словно не знал, что ответить. Но в следующий миг словно ожил.
– Ух ты! – воскликнул он. – Клянусь хранителями, есть хочу!
– Еще бы, – кивнула тетя Бек. – Беги-ка завтракать, а то Огго слопает все лепешки!
– Боги халдийские! – Ивар вскочил. – Пусть только попробует, я его убью!
Прижал рубашку к груди и помчался на корму, где мы ели. Тетя Бек поднялась на ноги и с довольным видом воткнула рубиновую шпильку обратно в прическу. Нет – не просто с довольным, а с гордым донельзя.
Я побежала было за Иваром: вдруг он и правда набросится на Огго, а Огго же совсем не умеет постоять за себя! Но тетя Бек меня не пустила.
– Не время, – сказала она. – У нас полно работы. Хочу понять, что Мевенна уложила в наши сумки.
Я только вздохнула и потащилась за ней по проходу. Сумки были свалены в углу нашей каюты. Тетя Бек присела рядом и расстегнула верхнюю. Оттуда хлынул густой запах. Не то чтобы неприятный, что-то вроде ромашки и чуть-чуть затхлого меда, но не совсем. От него на меня накатило что-то вроде морской болезни. Тетя Бек невнятно ругнулась и поскорее застегнула сумку.
– На палубу их, – велела она мне. – Айлин, бери остальные две.
Я послушалась, но это оказалось непросто. Сумки были из отличной дорогой кожи и очень тяжелые. Я думала, тетя Бек собирается бросить их в море. Но она остановилась у навеса, под которым стояла вчерашняя шлюпка, там, где она была привязана к палубе, и свалила сумки туда.
– Клади свои тоже, – сказала она мне. – И поглядим, что там. Ну-ка, ну-ка…
Она вытащила из сумки роскошную льняную накидку и осторожно развернула. Во всех складках обнаружились какие-то коричневые ломкие стебельки.
– Гм, – сказала тетя Бек, вглядевшись и принюхавшись.
Лицо у нее прямо окаменело. На миг она так и застыла на палубе, стоя на коленях. Потом весело вскинула голову и сказала мне:
– Ну-ну. Мевенна, наверное, просто решила положить душистых трав от моли и, как обычно, все напутала. Давай я буду давать тебе платья по одному, а ты вытряхивай их над водой. Смотри держись по ветру. Постарайся, чтобы эти несчастные травки не попали ни на тебя, ни на корабль.
И она сунула накидку мне в руки.
Я вытряхивала травы битых полчаса. Тетя Бек передавала мне роскошные наряды по одному, не разворачивая, и все они были нашпигованы травами, что твой гусь перед жаркой. Шерстяные приходилось вытряхивать особенно долго, потому что стебельки намертво зацеплялись за ткань. Помню, примерно на половине я спросила:
– Тетя Бек, а море они не отравят?
– Нет, конечно, – отвечала тетя Бек, извлекая из сумки панталоны. – Нет лучше средства против злого колдовства, чем соленая вода.
– Даже если оно получилось нечаянно? – спросила я.
– А что до этого… – начала она, но больше ничего не сказала, просто вручила мне кипу белья.
В итоге у нас получилась груда разрозненной одежды и четыре пустые сумки. Тетя Бек, придавив груду коленями, вытаскивала оттуда то сорочку, то рукавчик, нюхала и качала головой.
– Все равно попахивает, – заметила она. – Такие дорогие красивые наряды, мне прямо нож острый выбрасывать их в море. Сядь-ка на них, Айлин, чтобы ветром не унесло, а я погляжу, что можно сделать.
Она зашагала прочь и вскоре вернулась с мотком веревки и корзинкой прищепок. Понятия не имею, где она их раздобыла. После чего мы с ней долго и суетливо протягивали веревку над палубой и развешивали по всему кораблю хлопающие на ветру платья. Ивар и Огго вышли на палубу поглазеть. Моряки на нас очень разозлились: им приходилось постоянно пригибаться под веревкой, а это мешало работать, и они сердито втягивали ноздрями запах подтухшей ромашки.
В конце концов пришел капитан и окликнул тетю Бек из-под развевающегося пледа.
– Что это вы тут затеяли, сударыня? Тоже мне, подходящий денек для большой стирки!
– Делаю свое дело, Шеймас Хэмиш, только и всего, – отвечала тетя Бек, прицепляя прищепками пару бешено брыкавшихся панталон. – На этой одежде чары.
– Сам понимаю, – сказал капитан. – Воняет, как дьяволовы портянки. Это вы подняли ветер, чтобы запах улетучился?
Тетя Бек надежно прицепила панталоны и развернулась к капитану, широко расставив красные каблучки и скрестив руки на груди:
– Шеймас Хэмиш! Я заклинаниями ветра в жизни не занималась! Какой смысл поднимать ветер на Скарре? Какой смысл поднимать ветер здесь?
Шеймас Хэмиш тоже скрестил руки на груди. Зрелище было величественное, потому что руки у него толстенные и все в картинках.
– Значит, ветер поднялся из-за
