– Мама, почему ты говоришь, что у меня в ухе елочная игрушка? Ой, странно, я ее чувствую…
Самоварова проснулась и стерла со лба капельки пота.
Ей неожиданно приснилась давно умершая мать.
– Вот же поганка я, Пресли! На кладбище уже год не была…
Кот сочувственно глянул на хозяйку, но, вспомнив свою вчерашнюю обиду, вызванную ее неприлично поздним приходом домой, спрыгнул с кровати и уселся у двери рядом с Капой.
– Да идем уже, идем! Так и быть, дам вам сыра, если Анька его ночью не съела.
– Доча, я сегодня снова в поликлинику схожу.
– Зачем?
С утра Анька была не в духе.
Похоже, на свежую голову начала догадываться: мать снова темнит, и вчерашний визит к тете Ларе был результатом сговора между двумя подругами.
Но доказательств-то у Аньки не было!
В самом деле, не по соседям же идти: «Вы не видели, выходила ли вчера куда-то моя мать?»
– Отит, что ли… Хочу, чтобы лор-врач посмотрел, ухо заложило и побаливает, – на ходу сочинила Самоварова.
– Угу…
Анька размашисто помешивала закипавшую в кастрюльке кашу.
– Ты знала про тетю Лару? – тяжело выдохнула, обернувшись.
– Что именно, Аня?
Самоварова знала про Лару многое, но еще больше – не знала.
– Про плен.
– Что именно тебя интересует? – отстраненно спросила Самоварова.
Таким голосом она когда-то допрашивала подозреваемых.
– Да смени ты этот тон и прекрати из меня дуру делать!
– В каком смысле?
Варвара Сергеевна знала про плен, но ровно то, что позволила ей об этом знать сама Ларка.
«Кормили пустой лапшой. Сильно не били».
То, что Калинину вместе с товарищем по несчастью, майором прокуратуры Радзинским боевики хотели обменять на авторитетного полевого командира – так об этом более двадцати лет назад писали многие газеты, – она знала отрывисто и скудно, хотя информация была тогда в открытом доступе.
Анька не могла этого помнить, а сейчас вдруг взять и раскопать – тоже вряд ли, ведь познакомилась с Ларисой Андреевной Самоварова уже после ее поистине загадочного освобождения, когда майор Лукьянчик стала подполковником Калининой, а кроме фамилии сменила место работы и место жительства.
– Не хочешь говорить – молчи, как обычно! – Анька шваркнула ложкой о крышку кастрюли, и слипшиеся комочки овсянки разлетелись в разные стороны. – Ведь всю жизнь так!
– Что так, Аннушка? – смягчилась Самоварова. – О чем ты?
– О чем?! Мама, я вообще тебя не знаю! Всю жизнь живу с ощущением того, что эту квартиру населяют призраки тех, кого ты сажала или… не сажала… Тебе же всегда все по фигу было, кроме самого процесса.
– Аня, не смей так. Не я сажала, а суд!
– Суд… Ты во всех своих карманах каждый день приносила сюда чужие несчастья… Потому отец и сбежал.
– Аня, не смей! – Самоварова покрылась пунцовыми пятнами. – Не смей о нем так при мне говорить! Что ты знаешь, истеричка…
Она подскочила к шкафчику, достала рюмку и пузырек с валокордином.
Капа и Пресли, так и не дождавшись завтрака, притихли, но льнули к ее ногам.
– Сейчас, мои золотые, сейчас…
Пытаясь успокоиться, Варвара Сергеевна шарила взглядом по кухне: то ли миски сначала помыть, то ли кашу погреть… Ах да… Она же последнюю доскребла на ужин, а новую сварить позабыла. Придется сухого корма насыпать.
Наблюдая исподлобья за матерью, Анька уже успела отдышаться и неожиданно спокойным голосом вдруг произнесла:
– В том-то и дело, что я ничего не знаю… Про таблетки не забудь. Даст добро Евгеньевна – пей свой «Новопассит», мне геморроя меньше будет…
– Ладно, – Варвара Сергеевна поставила на стол пузырек с валокордином. – Аня, я знала про плен… Но подробности мне неизвестны. Такие вещи офицеры не выспрашивают друг у друга… Даже если они – женщины.
– Странно это все… Тетя Лара вчера рассказала, правда, буквально в двух предложениях. До сих пор отойти не могу, все думаю… Ладно выжила – но она же нормальным человеком осталась!
– Так и есть, Аня… А я вот, на твой взгляд, осталась нормальным человеком? – тихо спросила Самоварова.
– В смысле?
– В смысле, что у каждого из нас свой плен.
Анька сглотнула и промолчала.
Подошла ближе, повисела немного за плечом у матери и только после этого начала собираться на работу.
– Сходи к врачу, конечно, – буркнула тихо, но уже без злости. – И кашу мою кошкам возьми, там хватит.
17
Галина отправилась с Мигелем в Европу.
На целых две недели.
После долгих обсуждений влюбленные взвесили все за и против и приняли решение путешествовать на ее машине.
На работе проблем не возникло: договорилась, что в течение лета больше отпуск брать не будет.
А с дочкой решила так: пусть это лето, первое лето без отца, она проведет в подмосковном лагере с углубленным изучением английского. Новая, интересная обстановка должна ее отвлечь… Ведь сложно ей, глупышке, так сразу картину мира в своей голове подправить! Катюша с раннего детства привыкла, что в отпуск – всегда с папой…
Ей она, конечно, наврала, сказала, что едет с подругой. Объяснила, что тяжело переживает развод с ее отцом и эта поездка – единственный способ восстановиться.
Страсть – это всегда воровство.
Когда хорошо двум, рядом всегда есть кто-то, кого волей-неволей приходится обманывать.
Практически за все, включая бензин, платила Галина.
И это простое действие дало ей ощущение новой, неведомой ранее свободы.
Ведь как было с Родиком?
Платить было положено ему, отцу и мужу, и деньги, скрупулезно копившиеся ею и не раз перепрятанные во всякие кубышки, на самом деле
