– Так-то лучше будет. Доверь мне, хоть на десять минут, всю твою жизнь.
И снова дружный хохот.
– А теперь только вперед, господа!
Пот тек ручьями по спине Варвары Сергеевны, колено, отдавая тупой болью под ребра, дрожало и ходило ходуном, но она, старясь не отставать и ступать только на черное и ржавое, шла следом за Валерием Павловичем, изредка опираясь на его протянутую руку.
Группа остановилась на стыке двух крыш.
Позволив налюбоваться небом, город заговорил с ними всем своим многоголосьем.
Тут были и отчаянные аккорды дворовых гитар, и гулкие, величественные отголоски старинного органа, и пронзительные пассажи подъездно-кухонных гениев, и стоны нетерпеливых любовников, и предупреждающий перезвон колоколов, и переливы арфы, и настырные звонки велосипедов, и степенный грохот трамваев.
Варваре Сергеевне, никогда не знавшей нотной грамоты, вдруг захотелось написать песню.
Пока она, залипнув на месте и раздумывая над тем, как же это делается, вслушивалась в город, бутылка Арсения побежала по рукам, и даже важничавший парнишка-экскурсовод от нее не отказался.
– Валер, и я буду! Передай, пожалуйста.
– Ух ты, вот это событие! Давай, но только аккуратней. С простудой-то как, алкоголь?
– Говорю тебе, ты зануда! – отмахнулась Самоварова и, подначиваемая неутомимым Арсением, сделала внушительный глоток обжигающего напитка.
– Фотографироваться будете? Тогда советую пройти подальше, на третьей крыше есть возможность присесть, вон на те доски.
С самого начала вылазки на крышу Арсений затеял беседу с парнишкой-экскурсоводом, мешая тому полноценно делать свою работу. Он постоянно его перебивал, ловко вплетая в его заученную речь малоизвестные обычным людям домыслы и факты.
– Да ведь он, похоже, историк, – сказал Валерий Павлович, указав головой на балагура.
– Да… город – загадка. Обычная пьянь здесь осведомлена не хуже профессора, – отозвалась расфуфыренная провинциалка.
Арсений расслышал ее слова и в ответ лишь беззлобно усмехнулся.
Девчонки радостно визжали и, притянув к себе «немца», фотографировались.
– А он еще и женат, подлец, – констатировала Самоварова, подметив, что Арсений отнюдь не стремился попасть в общий кадр. – Валер, а пойдем к ним, попросим сделать снимок на память?
– Давай!
За пару метров до стыка с третьей крышей больная нога Самоваровой предательски подвернулась, и Варвара Сергеевна, поскользнувшись на блестящей заплатке, медленно заскользила вниз.
– Валера!
В какие-то секунды Валерий Павлович, обернувшись, оценил ситуацию и, смешно шваркая подошвами, слегка опередил Варвару Сергеевну и попытался остановить ее дальнейшее скольжение. Но тут Самоварова, повинуясь инстинкту самосохранения, внезапно сомкнула колени и присела, потянув за собой и Валерия Павловича. От неожиданности он потерял равновесие, и оба с жутким грохотом растянулись на крыше.
Экскурсовод и Арсений поспешили на помощь.
– Вы чего, пенсия?! Давайте-ка, не дурите здесь! Такими молодцами были… А вечер еще только начинается. Послушайте, господа, в мои планы ни «скорая», ни тем более морг не входят! – заголосил Арсений.
– Что, голова? Колено? – боясь пошевельнуться, Валерий Павлович едва обозначал слова губами.
Голова Самоваровой оказалась у него на груди.
– Тише…
– Варя, сейчас я что-нибудь придумаю, мы эвакуируем тебя отсюда.
– Тише… Я лежу и слушаю, как у меня под подбородком бьется твое сердце, – сказала Самоварова и громко добавила: – И еще я хочу написать песню.
Компания, стряхнув с себя минутный ужас, прыснула от смеха.
– Ну, пенсия, вы даете! Вы потрясающие! За вас! – завопил Арсений и, приложившись к бутылке, снова пустил ее по кругу.
На сей раз и хмурый бизнесмен, покончив на время с делами, хлебнул с такой жадностью, словно это была обычная вода. Крякнув, вытер губы ладонью, а затем грубовато, по-отцовски, толкнув в бок застывшего истуканом подростка, сунул ему в руки бутылку.
– Что тормозишь, сынок? Пей, пока не передумал!
Сказав это, он притянул к себе и сочно поцеловал в губы перепуганную жену, уже успевшую набрать телефон службы спасения.
Через полчаса, целые и невредимые, все спустились вниз.
47
– Я не понимаю, почему ты так со мной поступаешь! – Она уже не кричала, но в ее голосе было столько отчаянья, что каждое выплеснутое слово было похоже на маленькую задыхающуюся рыбку. – Именно сейчас, когда мне так тяжело, так невыносимо плохо, ты собираешься уехать…
По сжатым губам и ходящим желвакам Мигеля было видно, с каким трудом ему удается вести этот диалог.
– Почему ты не идешь к врачу? Мы неделю назад договаривались, и ты обещала…
– К какому, твою мать, врачу?! Я работаю, и у меня, если ты помнишь, семья!
– В том-то и дело, что семья… Галя, мне даже твои родные дают понять, что…
– С ними все в порядке! Сыты-обуты! И, в отличие от некоторых одноклеточных, моя дочь учится на отлично.
– Это твоя заслуга, Галя. – Сделав вид, что не расслышал оскорбления, Мигель притворно смягчил голос. – Ты много в нее вкладываешь, просто сейчас…
– Что сейчас? Почему тебе понадобились эти пустые, никчемные гастроли именно сейчас?
– Галя, милая, твоя оценка внешнего мира уже давно не совсем адекватна. Я работаю. И я уже давно, наравне с тобой, вкладываюсь деньгами в нашу семью… Да, мне сделали хорошее предложение. Ты прекрасно знаешь, что это мое первое самостоятельное шоу, где я наконец смог реализовать себя как режиссер и хореограф. Меня заметили, пригласили, неужели ты не можешь…
– Хватит! – перебила она. – Вкладывается он! Только если жратвой, которую сам же и уничтожает! В тебе нет и никогда не было ничего, кроме махрового эгоизма. Чем ты лучше Амира, который отправил бабушку!
В ней клокотали самые разные мысли, они путались, сбивались в кучу-малу, и от того, как она, безо всяких пауз, перескакивала с темы на тему, от лихорадочного блеска ее глаз Мигелю становилось все страшнее за сына.
Но назад пути не было.
Он должен был ехать.
– И откуда в твоей голове могла взяться такая нелепица?
– Я уже давно пытаюсь тебе это рассказать! Я тут выждала момент, когда он рано утром пошел в душ, а Олька, как всегда, дрыхла. Я
