«Настойка опия, или жидкий лауданум, известная также как «thebaic tincture», готовится так: нужно взять две унции опиума, по одной драхме корицы и гвоздики, пинту белого вина, смешать их и выдержать неделю в прохладном месте, а затем профильтровать через бумажный лист.
В настоящее время опиум высоко ценится и является самым необходимым из простых лекарств. Используемый снаружи, он смягчает, снимает напряжение и распаивает, а также способствует истечению гноя. Если долго держать его на коже, он вызывает выпадение волос и провоцирует зуд, особо нежную кожу может разъесть и вызвать появление волдырей. Иногда при наружном применении может унять боль и даже вызвать сон, но его ни в коем случае нельзя наносить на голову, особенно на швы – последствия могут быть ужасны, вплоть до смерти. Принятый внутрь, опиум исцеляет от меланхолии, облегчает боль и погружает в сон, нередко останавливает кровотечение, а также вызывает потливость.
Безопасной считается дозировка до грана…»
– Ты не знаешь, что означает «распаивать»? – спросила я у Джейми, который, нахмурившись, читал уложенные в форму литеры.
– Знаю. Это означает «расплавить».
– А. Вот почему опиум не следует прикладывать к швам на голове.
Джейми озадаченно посмотрел на меня.
– Зачем тебе это?
– Не имею ни малейшего понятия. – Я перевела взгляд на брошюры. В одной из них, озаглавленной «Чрево», имелись отличные изображения женских детородных органов в разрезе и в разных ракурсах, а также различные стадии развития зародыша. Если это сделал Белл, то он искусный художник и внимательный наблюдатель.
– У тебя есть пенни? Я хочу это купить.
Джейми порылся в спорране и положил на прилавок пенни. Мимолетно заглянув в брошюру, он передернулся и перекрестился.
– Матерь Божия!
– Это вряд ли, – тихо ответила я. – Но определенно это мать.
Из комнаты вышел Ричард Белл, с покрасневшими глазами, но успокоившийся.
– Вы не представляете, что сделали для меня, мистер Фрэзер, – искренне сказал он, пожимая Джейми руку. – Если вы поможете мне вернуться к семье, я… я… ох, я просто не знаю, чем выразить свою благодарность, но будьте уверены, что я по гроб жизни буду вам обязан!
– Рад это слышать, – улыбаясь, сказал Джейми. – Вы можете оказать мне небольшую услугу, но даже если нет, я все равно буду благодарен вам за ваши пожелания.
– Я сделаю для вас все, что угодно, сэр, все! – горячо заверил его Белл. Затем на его лице отразилось сомнение – видимо, вспомнил, что его жена написала о Джейми в своем письме. – Все, за исключением… э-э-э… измены стране, скажем так.
– Нет-нет, предавать страну вам не потребуется, – уверил его Джейми, и мы ушли.
* * *Я положила в рот полную ложку тушеных устриц и зажмурилась от наслаждения. Мы пришли чуть раньше, чтобы сесть у окна и наблюдать за улицей, но «У Мобри» заполнялась быстро, и стук ножей и разговоры заглушали все остальные звуки.
– Его точно здесь нет? – спросила я, наклонившись через стол, чтобы быть услышанной. Джейми покачал головой и с блаженным выражением лица покатал во рту глоток холодного мозельского вина.
– Ты поймешь, когда он появится, – проглотив вино, сказал Джейми.
– Ладно. А какую не изменническую услугу ты собираешься потребовать от бедняги Белла в обмен на его возвращение?
– Я хочу, чтобы он позаботился о моем печатном станке.
– Ты собираешься вручить свою драгоценность фактически первому встречному? – удивилась я. Джейми неодобрительно посмотрел на меня, но все же прожевал откушенный бутерброд, прежде чем ответить.
– Вряд ли он будет плохо с ней обращаться. И в Америке уж точно не станет печатать на ней тысячный тираж «Клариссы».
– А, так это все-таки «она»? – шутливо воскликнула я. – И как, позволь спросить, ее зовут?
Он слегка покраснел и отвел взгляд, сделав вид, что выискивает особо мясистую устрицу, но все-таки прошептал, прежде чем съесть эту устрицу:
– Бонни.
Я засмеялась, но прежде, чем успела задать еще вопрос, шум вокруг нас приобрел иную тональность, люди отложили приборы, встали и принялись вытягивать шеи, пытаясь что-то разглядеть за окнами.
– Это Энди, – сказал Джейми.
Я выглянула в окно. Внизу на улице стояла горстка мальчишек и зевак, хлопающих в ладоши и кричащих что-то одобрительное. На другом конце улицы я увидела очень большую лошадь. Не рабочая лошадка, а здоровенный жеребец, ростом примерно в семнадцать ладоней[46], на мой неискушенный взгляд.
На лошади ехал невысокий мужчина. Он сидел очень прямо и по-королевски не обращал внимания на приветственные возгласы толпы. Мужчина остановился прямо под нами, повернулся и достал из-за седла деревянный квадрат. Встряхнул его – и тот развернулся в лестницу. Один из мальчишек тотчас же бросился к мужчине, чтобы поддержать конец лестницы, пока Белл – а это был именно он – спускался по ней под рукоплескания прохожих. Он бросил монетку мальчишке, державшему лестницу, еще одну – другому мальчишке, подхватившему поводья, и исчез из виду.
Несколько мгновений спустя он вошел в главную залу, снял треуголку и изящно поклонился под приветственные возгласы обедающих.
– Энди Белл! – подняв руку, крикнул Джейми.
Его звучный голос перекрыл гул толпы, и мужчина удивленно повернул голову к нам. Я словно зачарованная глядела, как он идет к нам, а его лицо расплывается в широкой улыбке.
Не знаю, родился ли он карликом или же стал таким в юности из-за недоедания и сколиоза. Его ноги были слишком коротки по отношению к верхней части тела, плечи сгорблены, рост едва достигал четырех футов, а когда он проходил мимо столов, над столешницами виднелась лишь его макушка, прикрытая модным париком.
Но все это отошло на задний план, когда он приблизился и я увидела еще более удивительный аспект его внешности. У Эндрю Белла был самый большой нос, какой я когда-либо видела, – а в своей насыщенной событиями жизни я повидала немало выдающихся носов. Этот нос начинался между бровей и почти сразу загибался вниз, словно природа собиралась наградить Белла профилем римского императора. Однако в процессе что-то пошло не так, и к многообещающему началу прилепилось нечто напоминающее маленькую картофелину, бугристую и красную, привлекающую к себе взгляд.
И не только мой, как оказалось: когда Белл был уже недалеко от нас, сидящая за соседним столиком девушка увидела его, ахнула и закрыла рот ладонью, что ничуть не помешало расслышать ее хихиканье.
Белл тоже услышал ее. Достал на ходу из кармана огромный накладной нос из папье-маше с багровыми звездами, приложил его к своему собственному и прошел мимо девушки, холодно глядя на нее.
Джейми, улыбаясь, поднялся и протянул руку маленькому печатнику.
– Дорогая, позволь представить тебе моего друга, мистера Эндрю Белла. Энди, это моя жена Клэр.
– Рад знакомству, мадам, – сказал Белл, убрав накладной нос и низко поклонившись. – Где ты раздобыл подобную редкость, Джейми? И что эта хорошенькая девушка делает в компании такой неотесанной деревенщины, как ты?
– Она вышла за меня замуж после того, как я описал ей
