– Лучше покажи мне свои руки.
Кожа на них огрубела, они были сплошь покрыты порезами, мозолями и волдырями, однако Джейми небрежно отмахнулся от моей заботы и с протяжным стоном лег на тюфяк.
– До сих пор болят, саксоночка? – спросил он, заметив, как я потираю колени. Они так до конца и не восстановились после наших приключений на «Питте», а постоянные подъемы и спуски по лестнице лишь усугубляли болезнь.
– Старость – не радость, – я попробовала свести все к шутке. Я осторожно согнула правую руку, и локоть отозвался болью. – Что-то сгибается уже не так хорошо, а что-то болит. Иногда мне кажется, что я вот-вот развалюсь на части.
Закрыв один глаз, Джейми посмотрел на меня.
– Я чувствую себя так с тех пор, как мне исполнилось двадцать. Ничего, со временем привыкаешь. – Он потянулся – в спине что-то приглушенно хрустнуло – и подал мне руку. – Иди ко мне, a nighean. Когда ты меня любишь, ничего не болит.
Он оказался прав.
* * *Проснулась я спустя два часа, чтобы проверить кое-кого из пациентов, нуждавшихся в присмотре. Среди них был и капитан Стеббингс, который, к моему удивлению, упорно отказывался как умирать, так и лечиться у кого-либо, кроме меня. Лейтенанту Стэктоу и другим докторам это не нравилось, но, поскольку требование капитана Стеббингса подкреплялось пугающим присутствием Гвинейского Дика с заостренными зубами, татуировками и всем прочим, я по-прежнему оставалась его личным доктором.
У капитана поднялась температура, дышал он с присвистом, но все же спал. При звуке моих шагов Гвинейский Дик поднялся с тюфяка, словно ожившее воплощение ночного кошмара.
– Он ел что-нибудь? – тихо спросила я, осторожно трогая запястье Стеббингса. Некогда полный, капитан сильно исхудал.
– Съел чуть суп, мэм, – прошептал африканец и указал рукой на стоявшую на полу чашку, прикрытую от тараканов платком. – Как вы сказали. Я дать еще, когда он проснется пописать.
– Хорошо. – Пульс у Стеббингса был лишь слегка чаще нормального; я наклонилась к мужчине и принюхалась – гангреной не пахло. Я извлекла пулю из его груди еще два дня назад, из раны слабо сочился гной, но я полагала, что она очистится сама, без моего вмешательства. Должна очиститься, я все равно ничего не могу сделать.
В казарменном лазарете было практически темно, слабый свет исходил лишь от светильника у входа и от костров во дворе. Цвет кожи Стеббингса я не видела, однако проблеск белого, когда он приподнял веки, заметила. Увидев меня, он что-то буркнул и закрыл глаза.
– Хорошо, – повторила я и оставила его на попечение Дика.
Гвинейскому Дику предлагали вступить в Континентальную армию, но он отказался, предпочтя остаться военнопленным наряду с капитаном Стеббингсом, раненым Ормистоном и некоторыми другими моряками с «Питта».
– Я англичанин, свободный человек, – просто сказал он. – Может, немного пленник, но свободный. Моряк, но свободный человек. Американец может быть не свободным.
Может.
После лазарета я зашла к Уэллманам, проверила больного свинкой ребенка. Хотя малыш чувствовал себя не очень хорошо, его жизни ничто не угрожало. Потом я медленно пошла по освещенному луной двору, наслаждаясь ночной прохладой. Повинуясь внезапному побуждению, я влезла на люнет[8], который смотрел на узкий конец озера Шамплейн и холм Неприступный.
Оба стражника, охранявшие люнет, спали; от них разило выпивкой. Обычное дело – боевой дух в форте невысок, а спиртное доступно.
Я стояла у стены, положив руку на одну из пушек; ее металл еще хранил накопленное за день тепло. Удастся ли нам убраться отсюда раньше, чем станет слишком жарко от пальбы? Еще тридцать два дня – и ищи ветра в поле. Форт и без угрозы со стороны англичан разлагался и гнил, словно мусор в выгребной яме. Оставалось лишь надеяться, что Джейми, Йен и я выберемся отсюда, не заболев чем-нибудь серьезным и без оскорблений со стороны какого-нибудь пьяного идиота.
Заслышав тихие шаги сзади, я обернулась. За спиной у меня стоял Йен, свет костров озарял его высокую худощавую фигуру.
– Можно поговорить с тобой, тетушка?
– Конечно, – ответила я, удивленная столь официальным обращением.
– Кузина Брианна не удержалась бы и высказала все, что об этом думает, – сказал Йен, кивнув на наполовину построенный мост. – А дядя Джейми уже высказал.
– Я знаю.
Джейми последние две недели пытался убедить нового коменданта форта Артура Сент-Клера, командиров ополчения, инженеров – всех, кто его слушал, и многих, кто не хотел слушать, – в бесполезности моста. Все, кроме командования, понимали, что глупо тратить силы людей и материалы на строительство моста, который с легкостью может уничтожить артиллерия с вершины Неприступного.
Я вздохнула. Не в первый раз я наблюдала недальновидность военных и, боюсь, не в последний.
– А кроме этого о чем еще ты хотел поговорить со мной, Йен?
Он глубоко вздохнул и повернулся лицом к блестящему под луной озеру.
– Помнишь гуронов, которые были в форте недели две назад?
Две недели назад отряд гуронов пришел в форт, и Йен весь вечер провел с ними: курил, слушал рассказы. Некоторые истории были об английском генерале Бергойне, чьим гостеприимством гуроны воспользовались до прихода сюда. Они сказали, что Бергойн, не жалея ни времени, ни денег, активно вербовал ирокезов из Лиги[9]. Более того, называл индейцев своим секретным оружием. Мол, он натравит их на американцев.
Насколько я могла судить, Бергойн был настроен излишне оптимистично. И все же я предпочитала не думать о том, что может произойти, если он все-таки убедит индейцев сражаться на своей стороне.
Йен, погрузившись в раздумья, глядел на Неприступный.
– Даже если и так, почему ты говоришь об этом мне? – поинтересовалась я. – Лучше бы ты рассказал Джейми и Сент-Клеру.
– Я рассказал.
Над водой разнесся крик гагары, удивительно громкий и зловещий, – словно призрак пел йодлем.
– Правда? Тогда о чем ты хотел поговорить со мной? – слегка нетерпеливо спросила я.
– О детях, – выпрямившись и повернувшись ко мне, резко сказал он.
– Что?
После приезда гуронов Йен сделался тих и угрюм, и я предположила, что так на него повлиял разговор с индейцами. Но что такого они могли рассказать ему о детях?
– О том, как их делают, – решительно сказал Йен, отведя, однако, глаза в сторону. Будь здесь светлее, я наверняка увидела бы, как он покраснел от смущения.
– Прости, я отказываюсь верить, что ты не знаешь, от чего появляются дети, – немного помолчав, сказала я. – Так что же ты на самом деле хочешь узнать?
Йен вздохнул, но наконец-то посмотрел на меня и выпалил:
– О том, почему я не могу сделать ребенка.
Я в замешательстве провела костяшками пальцев по губам. Бри мне говорила, что Эмили, жена Йена из племени могавков, родила мертвую девочку и по меньшей мере дважды не доносила ребенка до срока. Именно потому он и ушел из Снейктауна, где жили могавки, и вернулся к нам.
– Почему ты думаешь, что причина в тебе? – не церемонясь, спросила я. – Большинство мужчин в
