Ядогава растянул губы в вежливой улыбке.
– Прошу прощения, Виталий-сан, но я действительно полковник, хотя в данный момент работаю на другой департамент – Комксенбез.
– Ксенобезопасность, – пробормотал ошеломлённый Альберт.
– Совершенно верно.
– Сближаемся! – скомандовал Бугров. – Иван, Ядогава, займите места в катере. Пойдёте вдвоём. Вопросы?
Ответом была тишина.
– Эрг, вперёд! – бросил капитан Бугров.
Адреналина было столько, что Иван мог на одном дыхании переплыть океан Нимфы. Мысли скакали, не задерживаясь на одной теме, и перед глазами то и дело возникало лицо Елизаветы, сменялось панорамой планеты-капли, затем лицом Курта, перекошенным судорогой ненависти, видом Солнечной системы с её планетами (интересно, на какой из них осталась база предков человечества?), снова лицом Елизаветы и, наконец, видом «призрака» Толкина – коконом «машины судного дня» с Вестником внутри.
Возможно, именно этот экспрессивный мысленный посыл, кипение мыслей и чувств молодого человека и помогли контактёрам обратить на себя внимание Вестника.
Катер не развернуло обратно, как это бывало во время первого знакомства с «призраком». Он свободно прошёл границу поля, окружавшего вселенолёт пузырём, и оказался перед удивительной прозрачно-ажурной конструкцией, формой напоминающей веретено.
Иван представил ошеломлённые лица исследователей на шлюпах экспедиции, улепётывающих от кокона «оси», и ему стало весело.
«Вестник! – позвал он мысленно. – Извини за вторжение. У нас возникла проблема. Загляни в мою голову, ты можешь, и сразу поймёшь, что случилось. Времени у нас в обрез».
Вестник заговорил спустя несколько секунд, голосом земного двенадцатилетнего мальчишки, пронизанным нотками не то смущения, не то недовольства.
«Я не ждал тебя, человек. Ты же сам просил меня не контактировать ни с кем из вашей расы».
«Ситуация изменилась. Ты уже понял, зачем мы здесь. На кону жизни ни в чём не виноватых людей! Если Курт Шнайдер активирует древние военные базы Солнечной системы, погибнут миллионы!»
«Меня это не касается».
«Зато касается меня! Этот маньяк требует к себе женщину, которую я люблю! Понимаешь, что это значит?! Знаешь, что такое любовь?!»
«Человеческие эмоции мне недоступны. Ваша любовь нелогична и слишком часто приводит к бедам. Мне известна история моих создателей. Они были такими же, как вы».
«Так помоги нам, пока ещё есть время! Погибнет всё человечество!»
«Судьба вашего рода меня не касается. К тому же я предвижу, что человечество само себя погубит».
«Мне помоги! Если погибнет Елизавета, жизнь потеряет для меня всякий смысл! Тебе меня не жалко? Хоть что-то тебя беспокоит? Создатели не ввели в твою программу сочувствие к другим живым существам? Сам же признался, что они были похожи на нас. Если мы – их потомки, то наша генетика, наши чувства всего лишь продолжение их генетической матрицы! Они погибли, но мы-то ещё живы, и у нас ещё есть шанс набраться ума и выжить?!»
Вестник не ответил.
Ядогава, сидевший слева от замершего пилота, повернул к нему голову.
– Что дальше, Ваня-кун?
– Помолчите, Ядогава-сан! – тихо сказал Иван. – Я разговариваю.
– Я ничего не слышу…
– Это уровень мысленного контакта. Раз Вестник не развернул нас сразу, он читает наши мысли.
Ядогава замолчал.
«Дружище, не молчи!» – взмолился Иван.
«Странные вы существа, люди, – задумчиво проговорил «мальчишка». – Готовы пожертвовать собой и при этом норовите всадить нож в спину соседа. Живёте абстрактными категориями справедливости и доброты и легко предаёте и убиваете других. Мои создатели хотя и были эмоциональными существами, заботились больше не о личном благополучии, а о благополучии социума».
«Может быть, поэтому они и проиграли войну. Помоги нам! Помоги мне, и мы будем друзьями до конца моей жизни!»
«Дружба – понятие метафилософское…»
«Но друзья жизнь отдадут друг за друга!»
Вестник снова замолчал.
Иван вспотел. В душе родилась такая тоска, что он чуть не заплакал.
«Дружище…»
«Чего ты хочешь, человек?»
«Спасти Лизу! Надо добраться до Нимфы, водяной планеты, где остались мои товарищи, и помешать Курту Шнайдеру реализовать свой план. Ему каким-то образом удалось подчинить Вестника Нимфы».
«Едва ли Вестник согласится помочь».
«Главное – добраться до него! Ты отвлечёшь Вестника, мы проникнем внутрь и нейтрализуем Курта! Клянусь, я сделаю это!»
«Удивительно…»
«Что удивительно?»
«В моей программе содержится девиационная запись, разрешающая мне подключить контур опознавания».
«И что?»
«Я включил контур. Твоя матрица близка к психоматрице моего главного конструктора».
«Значит, он предвидел, что его потомок когда-нибудь появится на его родине. Так ты поможешь?»
«Рад бы отказаться, но вынужден подчиниться».
Гора свалилась с плеч. Иван дрожащей рукой вытер пот со лба.
«Мы не делаем ничего плохого! Если, конечно, этика что-то значит для тебя. Как быстро ты сможешь добраться до Нимфы? Я знаю, что ты посещал систему Амфитриты».
«Перемещение не потребует времени».
«А мы можем сделать это вместе с тобой? Если наш аппарат будет находиться внутри тебя?»
«Без проблем».
«Тогда дай нам минуту, мне нужно объяснить капитану корабля о нашем решении».
«Хорошо».
Лицо «мальчишки» перед глазами Ивана исчезло.
Он помотал головой, приходя в себя, потёр глаза кулаком, посмотрел на молчащего спутника. Ядогава казался бесстрастным, но в глазах эксперта горел огонёк интереса и понимания.
– Договорились?
– Надо доложить Бугрову…
– Я был уверен, что вы справитесь.
– Возвращаемся к Нимфе. Вестник берёт нас на борт. Переместимся мгновенно, как я понял. Предупредим Бугрова, пусть следует за нами.
– Замечательно! – сказал Ядогава тоном учителя.
13Данный Куртом час истёк. Однако наблюдавшие за «мурексом» беспилотники отметили снижение его активности, и Вересов решил не торопиться с исполнением ультиматума Шнайдера. Он отвёл «големы» в глубь сектора Кольца Невесты, располагавшегося по другую сторону Нимфы, и стал ждать. Каждая истекшая минута увеличивала шансы команды Бугрова добраться до системы Толкина и вернуться к Нимфе с Вестником, если, конечно, Ивану Ломакину удастся его дерзкий план уговорить «машину судного дня» помочь людям. Вересов был почти уверен в этом.
– Почему он молчит? – кивнул он на виом катера, показывающий угрюмую «раковину» нимфианского «моллюска», висящую над Кольцом Невесты как лезвие гильотины над головой приговоренного к казни человека.
– Изучает доставшийся ему аппарат, – предположил Посохин. – Чтобы управлять им.
– Чтобы управлять им, нужен особо изощрённый ум, – покачал головой Вересов. – Я не знал раньше этого парня, поэтому хотел бы знать пределы его сумасшествия.
– Как оказалось, я тоже его не знала, – вздохнула Елизавета. – В экспедиции к Кохабу он показал себя исключительно с положительной стороны. Да, ухаживал, обращая на меня внимание больше, чем требовалось, но в пределах джентльменского поведения. Разве что один раз… – Ксенопсихолог замолчала.
– Говорите всё как есть, – попросил Вересов.
– Один раз он переступил черту, – нехотя продолжила женщина. – Я пожалела его, не знаю, по какой причине. Но до интима не дошло. Он разозлился, устроил сцену… правда, потом пришёл извиняться и до конца похода вёл себя сдержанно.
– Как он вёл себя потом?
– Исключительно вежливо. Теперь я поняла, что разворошила в его душе настоящий вулкан страстей, он затаил зло и…
– Иван Ломакин послужил спусковым крючком психологического срыва.
– Получается так, – еле слышно ответила Елизавета. – Виновата во всём я.
– Не берите в голову, Лиза, – сказал Посохин. – Далеко не всегда удаётся распознать тварь в душе человека со сломанной психикой,
