и злости и немножко от кодеина, Хани смотрит направо и налево, справа и слева такие же, как она, лижут и прижимают, лижут и прижимают, и получают утром и вечером каплю рокасета в пасть, и никуда не деться. Такая, знаете ли, типичная подростковая история, им же по 10–11 лет в пересчете на наш возраст, но об этом все старательно не думают.

24. И как?

*«И как оно без поводка?» (араб.), граффити, ветлагерь «Хаверим», фев. 2022.

25. Нýма яльди́

(Нýма яльди́, нýма-шан,Нýма яльди́, ата́ од ката́н.Нýма яльди́,Нýма яльди́.)

(Египетская летучая собака рожает, как правило, одного детеныша в год, но иногда случается и двойня.)

(Ках эт hазма́н, ани́ омэ́р,Аль тимаэ́р леиторэ́р,Нýма яльди́,Нýма яльди́.)

(Читатель, понимающий, о чем в этой как бы колыбельной поется, может представить себе, каково слышать ее беспрерывно, по кругу, по кругу, по кругу, по кругу, по кругу. С наступления асона египетские летучие собаки слышат эту колыбельную по кругу, по кругу, по кругу, по кругу, по кругу – а больше никто, естественно (люди так точно). «Над тобой парят орлы, и некуда бежать, / Пустыня солона, и по ней гуляет буря; / Поднимается пустынный ветер и несет с собою пыль, / У тебя закрываются глаза; / Внезапно наступает тьма и ярко вспыхивает свет, / Пока душа держится в теле, ты пытаешься добежать до укрытия / И падаешь».)

(Нэшари́м хаги́м миа́ль вэ-эйн леха́ моца́,haмидба́р hазэ́ малю́ах вэ-саяра́ хоца́,Ру́ах мидбари́т ола́Вэ-hару́ах маала́Гаргирэ́й ава́к вэ-haэйна́им нисгаро́т леха́Хашэха́ ле-фэ́та ба, аха́р-ках ор гадо́льКоль од рухэха́ бэха́ ата́ рац эль-haмишо́льВэ-нофэ́ль,Ава́ль ахша́в ата́ кан.)

(Египетские летучие собаки, мягко говоря, не приспособлены жить на земле, но вот они живут на земле, потому что от радужной пленки деревья стали необычайно красивыми – и какими-то отвратительно скользкими.)

(Нýма яльди́, аль тифахэ́дАта́ кодэ́ах вэ-гуфха́ роэ́д.Нýма яльди́,Нýма яльди́.)

(А главное – детеныши от этой колыбельной спят, спят, спят и всхлипывают во сне, и их приходится таскать на себе, и надо что-то придумывать, что-то решать. «Спи, мой малыш, / Ничего не бойся, / Тебя лихорадит, твое тельце дрожит, / Спи, мой малыш, / Спи, мой малыш».)

(Нýма яльди́, тамши́х лахло́м,Муль hамэцю́т ади́ф коль хало́м,Нýма яльди́,Нýма яльди́.)

(При хасидах и свидетелях Иеговы египетские летучие собаки делают вид, что ничего не слышат и не понимают, потому что другой же диапазон слуха, и свидетели Иеговы с их бесполезными в данном случае кубиками смиряются и отступают довольно быстро, а хасиды терпеливо приносят какую-то еду, в основном пайковые консервированные ананасы, от которых египетских летучих собак немножко мутит; слово «хасиды» здесь неуместно, речь идет об одном-единственном раввине, имя которого автор сейчас не может вспомнить, но еще вспомнит [вспомнил, вписываю: Лилиенблюм, рабби Арик Лилиенблюм]. Египетские летучие собаки убеждают прибившегося к ним Йонатана Кирша [которого они отбили у котов в страшный для Йонатана Кирша час из, видимо, каких-то символически-родовых, условно-крылатых соображений] поговорить с раввином, спуститься на землю, попросить еды, но Йонатан Кирш стыдится, молчит и судорожно вытягивает шею, прячась в листве, и египетские летучие собаки в сердобольности своей подкармливают его кое-как, а в остальном он пробавляется по мусорникам и отощал до торчащих перьев.)

(Арайо́т вэ-намэри́м хосфи́м эт шинэйhэ́м,Мэльтао́т ана́к лаэ́м ва-э́ш ба-эйнэhэ́м,Миткарви́м ахша́в элéйхаЭль битнэха́ вэ-эль панэ́йха,Ата́ цоэ́к – ах лё нишма́ат цэака́;hэм ногаси́м ба-битнэха́, hада́м шэльха́ нига́р,вэ-hакра́в шэльха́ авýд вэ-hахало́м нигма́р,hу од яхазо́р,ава́ль ахша́в ата́ кан.)

(«Львы и тигры скалят зубы, / У них огромные пасти, в глазах пылает пламя, / Ты кричишь – но крик не слышен никому, / Они рвут тебе живот, хлещет кровь, / Твой бой проигран, сон прерывается; / Он еще вернется – но пока что ты тут».)

(Нýма яльди́, нýма бэн,Ахша́в ата́ кан, ахша́в ата́ яшэ́н,Нýма яльди́,Нýма яльди́).

(У упорного рабби Арика Лилиенблюма есть теория: он считает, что это не звери говорят на том языке, на котором с ними заговаривает человек, а что вообще установился какой-то единый язык и все говорят на нем. Однажды он приходит с банкой ананасов, ползает на коленях среди египетских летучих собак, раздает кусочки, осторожно будит пальцем спящую мелочь и им тоже дает кусочки, некоторые воротят мордочки, но сейчас ничего не поделаешь, для фиников не сезон, на земле почти нет еды, наверху скользко, и вдруг они начинают этими своими маленькими пальцами брать его за палец, берут его за палец и спрашивают: «Завтра тоже так?» Он, растроганный: «Я постараюсь». «Нет, – говорят, – завтра тоже так?» «Ну, – говорит, – я постараюсь». «Нет, – говорят, – не ты; завтра – тоже так?» И тут он понимает и говорит: «Я не знаю. Это как Господу будет угодно, мы молимся, но может оказаться, что завтра тоже так». И тут одна из них тихонько взвывает, потом еще одна, и вот они все тихонько воют.)

(«Спи, мой малыш, спи, мой сынок, / Сейчас ты со мной, сейчас ты спишь, / Спи, мой сынок».)

26. С трубкой в зубах и с портфелем в руке

Некоторые виды животных в беседе с людьми называют других дышащих по дикой системе «третий с утра, пятый с утра» – в том порядке, в котором увидели. Все остальные называются «давно + признак», причем этот «признак» может быть каким-нибудь чудовищно неполиткорректным, или невыносимо остроумным, или божественно поэтичным, но это бы ладно, а невыносимо то, что признак каждый раз же другой, вот что им в косматую голову пришло – то и хорошо. Когда начнется асон, Ронена Бар-Лева назовут «давно-красный», и «давно-уши», и «давно-дышит», а один енот (будут тут и еноты, погодите) назовет его «давно-грустный», но пока что этот пыхтящий, рыжий, большеухий человек не разговаривает ни с кем и вообще почти не разговаривает – тяжело. У него теперь, считай, одно легкое, он только пошел на поправку, до асона еще две недели, «Сорока» забита такими же, как он, подбитыми и покоцанными солдатами, вертолеты притаскивают новых по нескольку раз в день, как картошку на склад, Ронену Бар-Леву повезло: его подбили, притащили и покоцали десять дней назад, когда всех еще успевали кое-как оперировать не спавшие по трое суток врачи. Ронену Бар-Леву сорок три года, он милуимник, он пишет (писал; теперь обо всем надо говорить в прошедшем времени, просто трудно привыкнуть) для «ha-Арец» про то, что раньше называлось «политикой», а теперь кажется мышиной возней; на войне он довольно бесполезный человек, но в этот раз всем не до жиру – этот призыв будут потом называть «цав[48] асон», хотя до асона еще далеко, и будут шутить: мол, это потому, что в бой шли не солдаты, а асон какой-то. Ронен Бар-Лев в общем-то действительно

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату