59. Хуже
Яся Артельман (осторожно заглядывает в двери крытой части жирафника, гремит жестяной миской, на дне которой болтаются две таблетки). Чучело-дрочучело! Выходи, бат-зонá[113], я тебе принес чего!
Жирафник молчит. В воздухе стоит густой животный запах.
Яся Артельман (вынимает затычки из ушей, гремит миской). Ты ходячая вообще? Хуево тебе?
Жирафник молчит, внутри раздается легкий хруст соломы, и все снова замирает.
Яся Артельман (делая шаг-другой внутрь жирафника). Иди сюда, сучка радужная. Только не кидайся в меня ничем! Заебала каждый раз кидаться. Я тебе таблетки принес, чучело-дрочучело.
Внезапно что-то задевает волосы Яси Артельмана, и он с визгом отскакивает в сторону. На сплетенном из соломы тонком шнурке висит скелетик кого-то небольшого, длинномордого; хрупкие косточки, ловко связанные друг с другом бежевыми нитками, гремят, когда Яся задевает скелетик; вместо глаз в узкий череп с несколькими мелкими зубами вставлены кусочки цветной наклейки с пайковой банки из-под тунца. Таких скелетиков разного размера над дверью темного жирафника висит не меньше десятка.
Яся Артельман (с омерзением тряся волосами). Ебанулась совсем. (Кричит в темноту.) Ебанулась совсем! Как ты вообще… Они ж небось «не надо, не надо!» Факельман тоже, между прочим, жрет, он метод придумал: сначала рот им зажимает, а потом шею – хрусть. Мудак психический – и то скелеты не вешает. (Гремит миской.) Выходи, коза с ушами, я тебя не съем!
Внезапно из-за спины у Яси Артельмана высовывается мясистая крупная рука с изумительной красоты радужными пятнами, обметанными по краям крупными красными точками. Рука пытается схватить таблетки, Яся Артельман отскакивает и поднимает миску над головой.
Яся Артельман. А-тя-тя-тя-тя! Я тття знаю. Открывай рот, я тебе в рот положу.
Бьянка Шарет молчит и тяжело дышит. Ее воспаленные глаза с радужными пятнами вокруг зрачка помаргивают, рубашка застегнута наперекос. Яся Артельман некоторое время вглядывается в ее глаза, завороженный этими инопланетными кругами. Воспользовавшись моментом, Бьянка Шарет делает вид, что снова собирается цапнуть таблетки из миски, но вместо этого резко бьет по миске снизу коленом, падает на четвереньки и хватает таблетки, просыпавшиеся на пол. Резкая головная боль мешает ей встать, и она замирает на четвереньках, свесив голову и закрыв глаза.
Яся Артельман. Дура какая, господи. Прими таблетки, я тебе щас воды своей дам.
Бьянка Шарет. Нет.
Яся Артельман. Психическая баба. Ну зачем ты их откладываешь? Вот перестану приносить вообще, сама ходи за своим пайком, я не нанялся вас тут всех кормить-поить. Ну что ты откладываешь их? Ширяешься ты ими, что ли? А? Говорят, если восемь сразу съесть, прет очень, только сердце колотится. А? Нажрешься и дрочишь, небось?
Голос Нбози из-за окна жирафника. Н-н-на п-п-п-потом!
Яся Артельман. А ты молчи, я не с тобой разговариваю. На какое потом? Нет никакого потом, нас в пятницу заберут, вот клянусь тебе. Адас реально с пикудом[114] говорила, Факельман сам слышал, своими ушами; в пятницу заберут нас, максимум – в субботу или в понедельник.
Бьянка Шарет широко раскрывает рот. Изо рта у нее пахнет мясом. Яся Артельман осторожно, чтобы не укусила, кладет таблетки на белесый Бьянкин язык, подносит фляжку с водой. Бьянка пьет, не вставая с колен. За стеной жирафника вдруг происходит какой-то треск и грохот, кто-то визжит и верещит, потом все затихает. Слышно, как Нбози с отвращением отплевывается.
Яся Артельман. Что это было?
Нбози. Полевка. Зззырная.
Яся Артельман. Да вы тут двинулись на хуй. Ну ладно сучка эта ебнутая, но ты-то с какого хуя полевок жрать пытаешься?
Нбози. Я, моззет быть, новый целовек теперь.
Яся Артельман. Ты чтоооо?
Нбози. Капшто. Страшно, сука?
Яся Артельман. Пиздец какой-то. (Обращаясь к Бьянке Шарет.) А ты, чучело-дрочучело, я тебя сразу предупреждаю: тронешь кроликов моих – я тебе руки твои дрочучие поотрубаю, ты поняла? Я тебя сразу почуял, как с утра к ним пришел, я пришел, а там тобой пахнет. Ты даже рядом не ходи, поняла? Отстрелю лапы дрочучие тебе и рокасет приносить не буду.
Неожиданно Бьянка Шарет кусает Ясю Артельмана за ногу.
60. Шнэй колот
Рав Арик Лилиенблюм смотрит в недовольные черные глаза Шуфи, а Шуфи смотрит мимо рава на радужную поверхность воды, где плавают три утки и глупый мопс Крис, которого уже два раза вытаскивали на берег и объясняли ему, что не надо плавать, надо сидеть слушать, но каждый раз глупый мопс Крис с визгом плюхался обратно, и женщина с мужчиной сдались – как с самого начала сдались насчет уток, Господь с ними, пусть делают, что хотят. Рав Арик Лилиенблюм, много работавший с подростками (как вам, например, проект «Шнэй колот[115]: дискуссионные группы еврейской и христианской молодежи»?), имеет некоторое мнение насчет того, как можно попробовать договориться с мопсом Крисом, да и вообще насчет того, как это все организовано, – но он, конечно, сидит молча: ему сделали одолжение эта женщина с прилизанными волосами и этот мужчина с прилизанным лицом – разрешили понаблюдать занятия. Наверняка это доставило им некоторое изощренное удовольствие: смиренный раввин просит позволения понаблюдать с целью перенимания опыта – он восхищен и так далее. Что ж, пожалуйста: сегодня третье занятие в бассейне – вернее, у бассейна, – третье, мать вашу, и явно понадобится четвертое, а может, и пятое, и шестое: прилизанная женщина даже пару раз кидает взгляд на рава Арика Лилиенблюма: мол, видите, с чем нам приходится иметь дело? – а
