Яэль толкнула его вперёд за украшенный серебром воротник, выискивая в тенях пятого Гитлера. Она не слышала его движений, к тому же, меняющий кожу не отважился стрелять после захвата командира. Возможно, он ранен…
– Н-не стрелять! – приказ Гиммлера пронзительным писком расстроенной скрипки разнёсся по студии. Яэль услышала шорох за съёмочным оборудованием.
Меняющий кожу ещё был здесь. Выжидал.
Она обхватила рукой шею рейхсфюрера и направила пистолет в сторону камеры. Там был не Гитлер. Не незнакомец. Там был Лука. Прекрасный, мёртвый Лука. Золотистые, как грива льва, волосы горели в свете прожекторов. Губы зло искривились, когда он выстрелил в Яэль и попал в её новый живой щит. Его глаза были чёрны, как плещущаяся в них ярость, но она была несравнима с тем чувством, которое бурлило в груди Яэль.
Этот ублюдок украл лицо Победоносного в надежде, что это её отвлечёт, Яэль засомневается, и он спокойно сможет сделать выстрел.
Не помогло.
Она знала своих призраков.
Яэль нажала на курок в тот самый момент, когда рейхсфюрер уже начал заваливаться в её руках. Во второй раз она смотрела, как пуля пронзает грудь Луки, разрывая сердце. Смотрела, как волна белого цвета стирает его внешность; последний меняющий кожу упал на пол.
Выстрел, смерть.
Все чувства Яэль были на пределе. Она стояла в центре студии, ещё сжимая в руке пистолет, в котором больше не было нужды. Единственным оставшимся звуком было её тяжёлое дыхание. Безмолвный крик.
Первым Яэль осмотрела тело у своих ног. Выстрел меняющего кожу вдребезги разбил очки Генриха Гиммлера и расколол череп под ними. Быстрая, грубая смерть.
Яэль не обернулась на сцену, где лежал Лука, потому что знала: если повернётся, она уже не сможет двигаться дальше. Упадёт на колени и будет сидеть здесь, в воплотившемся в реальность кошмаре, пока СС Орденского дворца не решат ослушаться приказа Гиммлера «не беспокоить» их во время съёмок «Разговора с Канцелярией».
Нет, Яэль должна двигаться дальше. Пять меняющих кожу без сомнения были мертвы – их черты заморозились, конечности окоченели, – но это лишь треть оставшегося Маскировочного отряда. Осталось ещё десять человек, которые могут в любую минуту натянуть лицо Гитлера и использовать его по своему усмотрению.
Фюрер не может умереть. Не умрёт.
Пока Яэль не докажет миру, что он давно уже умер.
Глава 51
Снять плёнку было несложно. Яэль множество раз видела, как съёмочная группа «Рейхссендера» это делает, когда давала интервью от имени Адель Вольф. Она запихнула катушку подмышку и направилась к двери. Яэль качало, она вся дрожала, но не от ран, а от ощущения нереальности окружающей комнаты. Нереальности её, опустошённой девушки среди трупов.
Белые люди в кроваво-красном. Правда тугой катушкой свивалась у неё в руках.
Будет ли этого достаточно, чтобы всё изменить?
Адольф Гитлер давным-давно был мёртв, а Аарон-Клаус добился своего. Оказалось, его смерть была не напрасной. Но как же всё остальное? Как же Лука? Какая от этого была польза? Почему он должен был умереть?
Почему всегда в живых остаётся только она?
Члены съёмочной команды почти добежали до двери, когда их застрелили. Оператору микрофона пуля попала в шею. Мгновенная смерть. Оператор камеры… ещё не умер. Мужчина смотрел прямо на неё. Низкий стон сорвался с его губ. Боль.
Боль означает жизнь.
Яэль остановилась и опустилась рядом с мужчиной, переворачивая его, чтобы осмотреть раны. Пулевое ранение – всего одно – в спину. Пуля прошла навылет, оставляя ровную дыру в правом плече оператора. Кровотечение было сильным, но если Яэль удастся остановить её, мужчина сможет выжить.
– Хочешь жить? – И снова голос казался далёким и чужим. Словно совсем другое создание произносило эти слова прямо у Яэль над головой.
Мужчина кивнул.
– Единственное условие, при котором ты будешь спасён, – если мы покажем эту плёнку по «Рейхссендеру». Если я тебя залатаю, поможешь?
Он снова кивнул.
Жизнь. Теперь Яэль была нужна она. Жизнь и истина. Поэтому она оторвала кусок ткани от рубашки второго члена съёмочной группы, скатала его в комок и прижила к ране оператора.
Его звали Дитрих. Дитрих Крауч. Он работал оператором со времён войны, один из первых работников «Рейхссендера», именно поэтому его и выбрали в команду, которая записывала эти затворнические выпуски «Разговора с Канцелярией». Наивысшая честь, окутанная бесконечными слоями секретности.
– Если честно, мы никогда не снимали в К-к-канцелярии, – пояснил он, стуча зубами (шок давал о себе знать). – Т-там плохое освещение, н-н-невозможно снять качественные кадры. Но фюрер поощрял слухи о своём затворничестве, г-говорил, безопасней, если никто не б-будет знать, что съёмки проходят в Орденском дворце. Телохранители Гитлера всегда выводили лишний персонал из крыла. Он даже не хотел, чтобы Геббельс п-присутствовал на съёмках.
Итак, значит, вот почему их ещё никто не потревожил. С момента последнего выстрела Яэль прислушивалась, ожидая грохота шагов СС, но подкрепление так и не прибыло. Гиммлер так тщательно освободил эту часть здания от посторонних, что звуки перестрелки никто не услышал. Рейхсфюрер похоронил себя в собственной крипте секретности.
И утягивал следом весь Третий рейх.
– Теперь тебе известно почему. – Яэль прижимала кусок ткани к плечу Дитриха. – Гиммлер и Маскировочный отряд избавлялись от лишних свидетелей на случай, если их разоблачат. Люди Рейха тоже должны об этом знать. Нужно показать секрет Гиммлера в эфире.
– Мы с Вернером приносили плёнку в центральную аппаратную, когда всё было готово, – поведал оператор. – Её сразу же запускали в эфир.
– Сколько людей в аппаратной?
– Один оператор. Его зовут Бернхард. Но аппаратная в другом конце крыла, – Дитрих нахмурился. Он понимал, что не в состоянии пройти такое расстояние. – Тебя Бернхард не узнает…
– Это не проблема. – Яэль изучила лицо оператора микрофона: шрамы от оспы, налёт седины на бровях, средней полноты губы. Сквозь завесу смерти его глаза блестели голубым.
Дитрих с возрастающим шоком наблюдал, как Яэль копирует внешность его мёртвого коллеги. Она раздела мужчину, сменив форму обершутце на его одежду. На задней части воротника Вернера были пятна крови. Ещё влажные. Они укололи шею Яэль, когда девушка нагнулась, чтобы подобрать плёнку.
– Продолжай зажимать рану, – приказала она оператору. – Не отпускай, иначе истечёшь кровью.
Когда запись «Разговора с Канцелярией» выйдет в эфир, студию наводнят люди: спасение Дитриха, её рок.
Коридоры были пусты, пусты, полны эхом. Чтобы попасть в центральную аппаратную, ей нужно было вернуться по тому же пути, которым пришла сюда, мимо плаката Луки 1953 года. Мальчика, которым он никогда не был. Парня, с которым она никогда больше не заговорит, не посмеётся, не заплачет. Не увидит.
Но почему, почему, почему?
Столько потерь требовало ответа. Всё внутри Яэль жаждало его. Пальцы белели, стискивая катушку плёнки, а она продолжала идти, мимо служебного входа, до аппаратной. Бернхард сидел на крутящемся стуле,
