Время должно лечить, но шрамы на сердце Яэль были непостоянны, расходясь в самые неожиданные моменты, снова превращаясь в кровоточащие раны. Были дни, когда она не была уверена, что сможет посмотреть Феликсу в глаза и выбрать жизнь. Даже сегодня, когда Яэль стояла у открытой двери автомастерской и наблюдала, как механик копается в двигателе, сердце её вновь раскололось, превращаясь в месиво из ран и потерь.
Убить или помиловать?
Простой вопрос на бумаге. Совсем иной – в жизни.
Мириам рассказала ей правду о том, что случилось в комнате с картой. Сперва Яэль ей не поверила, не смогла принять, что из всех людей именно Феликс так поступил. Это не было похоже на парня, которого она знала – упорного и сильного, неизменно великодушного. Того самого, который починил её мотоцикл и перевязывал раны, который пообещал, что будет на её стороне, несмотря ни на что.
Нет. Не её мотоцикл. Не её раны. Не на её стороне.
Не на её, никогда…
Яэль знала, что эта неминуемая пропасть между ними причинит боль. Но даже не представляла, какой разрушительной окажется эта расщелина: предательство Феликса, его сделка со штандартенфюрером Башем, провал и последствия. Каждая подробность оборачивала Яэль ещё одним слоем гнева, дымом боли, новой, но такой старой, добавляющейся к остальной её скорби. Хенрику до сих пор ещё не похоронили. А тело Луки… сама мысль об этом была непереносима.
Жизнь или смерть?
Яэль ещё не сделала этот выбор, входя в автомастерскую Вольфов. Никакого хладнокровия. Никаких границ, удерживающих её. Даже Феликс знал это, самым повседневным тоном задавая вопрос: «Ты пришла убить меня?»
Когда он это спросил, Яэль смотрела на пол. На тёмное пятно, которое могло бы быть кровью, но явно имело более механическое происхождение. Сердце разрывалось в груди. Оживало и затихало, разбивалось и срасталось вновь, напоминая, как же сильно, невозможно сильно она устала от смерти. От всего, что она несла с собой. От её лишений.
Да, Феликс заслуживал смерти. Но Яэль заслужила оставить ему жизнь.
Она слышала смех Вольфов – призрачный и искренний – сквозь щели в двери. И вновь сердце Яэль срослось и разбилось. Влад налил ей чашку чая и подтолкнул по столу. В его собственной порции не было привычной водки.
Жалость. Сегодня Яэль могла её принять.
Она обхватила руками тёплый фарфор, позволяя жару пробраться в кончики пальцев. Влад опустился на стул напротив, один здоровый глаз смотрит пристально, видит всё.
– Держишься?
Яэль знала, он не обязан спрашивать. Знала, она не обязана отвечать.
– С трудом.
– Лучше, чем никак, – пробурчал Влад, делая большой глоток из своей чашки. – Чудо, что ты здесь после всех трюков, которые заставил исполнить Райнигер. Он ещё не придумал тебе новую работёнку?
– На свободе остались ещё десять членов Маскировочного отряда, – сообщила она старому учителю. – Райнигер считает, что большинство из них вышло на «крысиные тропы»[18].
Хотя корабли, отходящие от берегов Европы, прочёсывали на наличие беглых национал-социалистов, поймать всех было невозможно. Пути эвакуации – «крысиные тропы» – кишели эсэсовцами. Униформа сброшена, монстры пытаются пройти как люди. Большинство, по их сведениям, направлялись в Южную Африку, надеялись, что бескрайние горы и джунгли смогут их укрыть.
Не смогли.
– Уверена, что только десять? – спросил Влад.
Яэль была уверена. Теперь у них на руках были не только все документы по «Проекту Доппельгангер», но и квалифицированный свидетель. Попытка побега доктора Энгеля Гайера оказалась не такой успешной, как у некоторых его коллег. Его схватили на пути к побережью. На нём нашлось несколько флаконов с сывороткой «Перерождения», хотя лицо самого Гайера было неизменным: острый взгляд, щель между зубами. Он признал, что побоялся испробовать смесь на себе. Пять процентов – слишком большой риск для Ангела Смерти.
Десять членов Маскировочного отряда. Мириам и Яэль. Вот и все оставшиеся в живых меняющие кожу. Оставшуюся смесь спрятали, сохранив как доказательство для суда над доктором Энгелем Гайером.
– Райнигер хочет, чтобы мы с Каспером выследили меняющих кожу и сделали им… более заметные отметки.
Давным-давно знак Х отметил Яэль как выжившую. А двойная руна «Зиг» укажет, что меняющие кожу – преступники. Черная молния на каждой щеке. Невозможно скрыть, какое бы лицо они ни надели, оказавшись в зале суда.
– Десять меняющих кожу. Это надолго.
– У нас есть их досье. Гиммлер тщательно за ними следил. Ему тоже не хотелось, чтобы они ускользнули. Он записал все их семейные связи, значимые места в их прошлом. Если меняющие кожу появятся где-то поблизости, мы их найдём. – Яэль подула на чай и сделала глоток.
Чашка Влада была пуста. Он не стал вновь её наполнять.
– Ещё не устала?
Обе руки Яэль лежали на столе. Шесть волков и лев. Да, она по-прежнему встречалась с ними каждый божий день. Да, она всё ещё повторяла их имена в темноте ночи.
– Нет, я помню.
Откуда она, через что прошла.
– Мёртвые всегда будут с нами. – Глаз Влада дёрнулся, когда он откинулся на спинку стула. – Но я имел в виду не время на раздумья, Яэль. Я имел в виду время на перерыв. Ты всю жизнь пряталась и боролась, ты заслужила небольшой отдых.
– Я отдыхаю, – заверила его Яэль. – Я больше не шпионка. У меня теперь есть свой дом.
Дом наполовину принадлежал Мириам, это было место, где названная сестра останавливалась, когда не моталась из Германии в Москву и обратно, пытаясь сбалансировать политические качели. Они выкрасили стены в голубой цвет и изо всех сил старались держать коллекцию растений в горшках политыми. Нет, цветущими.
Каждый день Яэль всё больше и больше узнавала о себе. Не просто о прошлом, а о корнях: об истории, текущей в её крови. Мириам больше помнила о жизни вне лагеря, чем Яэль – в конце концов, у неё было в запасе восемь лет. Она передала Яэль всё, что могла: молитвы, истории из Торы, иврите как неотъемлемой их части.
Покой пришёл к Яэль в форме Шаббата. Каждый пятничный вечер, неважно сколько трудностей или горя принесла неделя, Мириам и Яэль зажигали свечи и произносили молитвы над бокалом с вином. Мириам не помнила, как печь плетёную халу, как не знали этого и ни в одной пекарне Нового Берлина, так что приходилось обходиться простым хлебом.
Национал-социалисты старались стереть с земли все следы иудаизма. Многое было сожжено – синагоги, свитки Торы, людские души, – уничтожено в масштабах, слишком больших для понимания. (Сколько, сколько?) Но не всё превратилось в пепел. Были выжившие – мужчины, женщины и дети, которым удалось сбежать от Нового порядка в Новосибирск и окружающую его глушь. Многие из них пожелали остаться там. Где была крыша над головой и работа в достатке, где ещё стояли
