Вселенная рождалась, древние боги выступали вперед, они возвещали приход новой эры, создавали любовные союзы, проливали слезы, превращались в птиц и цветы, скользили грациозными ланями среди деревьев, обольщали женщин и мужчин… Боги уходили под землю, возвращались на небо, ныряли в морскую пучину, брались за оружие, вновь и вновь целовали земных женщин в уста, алые как гвоздики.
Но не только история увлекла Аду. Очень скоро она поняла, что может проверить себя с любой страницы, – каждую строчку могла прочесть глазами и вслух, прекрасно понимая смысл прочитанного. И странное дело, прочитанное рождало в ней ощущение чего-то давно забытого, будто она уже держала в руках этот том и даже делала пометки. Поля этого экземпляра были чисты, но Ада легко находила места, где не хватало тонких чернильных штрихов.
Поглощенная своим исследованием, она даже не заметила, как вернулся Ашер. Вопреки ожиданиям, он не рассердился, а может, просто устал и не хотел скандала:
– Там нет картинок. И вообще, это латынь. Поставь на место.
Ада надула губы:
– Жадина-говядина, пустая шоколадина, – пробормотала она по-русски.
– Что? – Ашер рассматривал дверцу шкафа, не сумевшую сохранить неприкосновенными его книжные сокровища.
– Не очень-то и хотелось. – Она протянула ему книгу: – И вообще, я, кажется, уже где-то это читала. Или видела фильм.
– «Метаморфозы»? Где же ты могла читать Овидия? – Ада уже научилась различать оттенки его настроения по интонации. Ашер никогда не улыбался. Веселье обычно проявлялось в нем глухим раздражением. – Может, тебе не составит труда перевести? – Он с язвительным полупоклоном подал ей раскрытую книгу.
«Вот гад! Ну, держись!»
Ада переводила с листа, пока не охрипла. Ашер стоял над ней в оцепенении, а она не смела прервать декламацию, пока он не остановит.
– Ладно, допустим, – сказал он так, как будто спорил с невидимкой. – А эту… – достал он с нижней полки другую книгу, стряхнул с нее остатки стекла, раскрыл, подал Аде.
Незнакомые значки-червячки. «Жаль, не прочесть, – искренне огорчилась она. – Как было бы здорово стереть с лица Ашера его самодовольную гримасу». Чувствуя важность момента, Ада тянула время, скользила взглядом по строчкам, будто вчитывалась и разбирала слова. Ашер ждал. И Ада ждала чуда: может быть, вот-вот зазвонит телефон в гостиной, и Лючия позовет Ашера, или придет кто-нибудь из его подчиненных, тогда он прикажет Аде выйти из кабинета. Но вместо этого за «червячками» начал вырисовываться смысл. Ада неуверенно, с середины страницы, с неполной фразы, начала переводить по словам.
Ашер не дослушал, рванул книгу из ее рук, захлопнул – и по неосторожности оторвал кожаный хлястик застежки. А смотрел на Аду так, будто она повинна в миллионе грехов и даже в оторванном хлястике: «И древнегреческий…» – словно оповестил он кого-то невидимого.
Ашер закрыл глаза и глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Аде послышался в глубине его вдоха стон. Из внутреннего кармана пиджака Гильяно достал потрепанную книжицу в зеленом переплете:
– Читай! – И сунул ей в руки.
На ощупь Ада определила материал – сафьян, только очень старый, протершийся до дыр.
Это была не книга, а записная книжка с тонкими, хрупкими страницами, испещренными непонятными знаками. Палочки и стрелки ершились во все стороны. Воодушевленная успехом чтения греческого текста, Ада всматривалась в начертанные символы и ждала, когда магия проявит себя вновь. Но знаки молчали, не желали выдавать тайну. Ашер даже присел на корточки, чтобы ему удобнее было следить за ее лицом.
– Не могу прочесть. – Она протянула ему книжку, но он ладонью вернул ее обратно.
Ада осторожно перелистнула несколько страничек. Может, ей сложно их понять оттого, что текст на оборотной стороне просвечивает сквозь текст на лицевой… И начертание знаков различается, будто писал не один человек. Как Ашер разбирается в этой абракадабре? И тут сердце ее стукнуло, в глаза бросилось слово, которое она знала, точно знала… Ада не могла произнести его… Смысл лишь скользнул по поверхности сознания, разум закрылся, словно защищая себя, а книга выскользнула из рук. Ашер подхватил ее и с тревогой спросил:
– Что-то знакомое?
Морщинка прорезалась над левой бровью, вид у Ады был потерянный, даже несчастный:
– Нет… Мне показалось. Нет, я кое-что вспомнила. Или показалось, что вспомнила. Нехорошее. Значки… они похожи на рыбьи кости… или… на следы когтей демонов. Пустяки, – натянуто рассмеялась она, растирая ладонями внезапно побледневшие щеки. – А что это за язык?
– Эмегир. Благородный язык. Историки называют его шумерским, – пояснил Ашер и спрятал книжку.
– Ты ведь рассказывал, что у тебя шумерские корни, правда, я помню только про опиум, – хихикнула Ада, чтобы разрядить обстановку, в то время как Ашер оставался серьезным. – Можно было догадаться, что ты подсунешь мне книжку на языке твоих предков.
– Но ты не догадалась. – И непонятно, чего больше было в его словах, злости или сожаления.
Ночью Ада проснулась от запаха крови. Гнилой, тяжелый воздух плыл по комнате и пологом сгущался над кроватью. Она села, прижав одеяло к груди.
– Аш! – крикнула она, испугавшись собственного голоса, хриплого со сна, а оттого чужого.
Тихо. Никто не шевелится во мраке, не спешит к ней, разрезая темноту крыльями и когтями. Галлюцинация рассеивалась, запах гнили отступал. И Ада поняла: ей просто приснился страшный сон, и в этом сне звучало слово, которое она прочла среди значков в записной книжке Ашера. Это было слово «лилу». «Лилу, лилу…» – повторяла она шепотом на все лады, но понять, что оно означает, не могла. В памяти всплыли строчки, напоминающие отрывок стихотворения или чье-то пророчество:
Если у смертной женщиныродится лилу – случится беда,Дом Гильяно будет разрушен.Глава 2. Лилу
Зеленые, тонущие в сумерках холмы Флоренции, терпкий аромат взметнувшихся к небу кипарисов, каменная чаша города, из которой пьешь солнце и никак не можешь утолить жажду. Жажду промерзшего на холодных улицах и площадях человека, рожденного в зимнюю ночь.
Юлия Сакович глубоко вдохнула вечерний пряный воздух и деликатно постучала в дверь виллы, увитой плющом. Уже через пять минут безответных робких попыток добиться внимания хозяев она со всей силы колотила в дверь ботинком на толстой подошве. Безрезультатно.
Сначала Юлия топталась у железной ограды, не смея тронуть калитку. Но кнопка электрического звонка рядом с надписью Villa (вот так: без названия, без фамилии владельца) была вдавлена внутрь чьей-то грубой рукой. Через прутья решетки было видно, что тяжелое кольцо на двери, предназначенное для оповещения жильцов о внезапных гостях, вырвано с мясом и валяется на ступеньках. От калитки к двери вела узкая, посыпанная белым гравием дорожка. Юлия осторожно толкнула калитку, та скрипнула и поддалась.
Юлия Сакович была журналисткой от Бога. Это ведь он наделил ее плоской фигурой, вытянутым лицом, длинным носом, волосами, которые не отрастали ниже плеч, а если все ж таки умудрялись (Юлия, бывало, из-за работы
