– Кто его знает, к чему он прицепился? Может, маньяк какой? Никто ведь не знает.
– Никто не знает. Никто не знает, – повторял, уставившись на малиновый зонтик коктейля, Дмитрий.
– Пойду отолью. – Борис поднялся с дивана.
– Мне с тобой? – дернулся Дмитрий, привстав, как собака на стреме. Басы били по ушам. В грудной клетке сердце танцевало под ритм диджеевской композиции. Борис решил, что он что-то упустил, недослышал:
– Чего? – непонимающе уставился он на Дмитрия. – Зачем?
– Ну ты же сам сказал, что нельзя нам теперь поодиночке…
– В толчок парой ходить, как гомики? – заржал Борис. И веселая, пьяная в розовый дым компания девчонок на соседних диванах загомонила, стараясь привлечь внимание рослого мужчины. – До этого еще не дошло. Сиди жди, я счас.
Но Борис задержался. Сначала Дмитрий не паниковал: «Зацепился с какой-нибудь девчонкой». Потом начал рыскать глазами по залу, но скоро понял, что в потной полутьме его поиски бесполезны. Заказал еще коктейлей и попытался, наклоняя бокал под разными углами, смешать слои «Текилы санрайз».
Кто-то опустился на диван напротив него.
– Долго же тебя не было, – не отрывая взгляда от бокала, где, как ему казалось, уже началось проникновение «красных» к «желтым», заметил Дмитрий.
– Заждались? – участливо спросил незнакомый голос с мягким акцентом.
Дмитрий аккуратно поставил бокал на стол, всмотрелся в незваного гостя. В полумраке он выглядел угрожающе. Отсветы лучей бежали по лицу, уродуя черты.
– Ашер Гильяно, – представился он. – Ваш друг уже не вернется, – добавил он, жестом подзывая официантку.
Дмитрий сглотнул ставший поперек горла колючий ком. Но волна парализующего ужаса не охватила его. А он ведь думал, что повалится без сознания, стоит ему встретиться с опасностью. Сейчас он мог даже говорить:
– Так это вы?
Заказ Ашера блистающая голыми ягодицами официантка выполнила молниеносно – приземистая бутылка виски и два бокала, как по волшебству, возникли у них на столе. Обычно напитки приходилось ждать до безобразия долго. Официантки считали, что они красивы, и этого достаточно. Скорость обслуживания не входила в их навыки и в устав заведения.
Разлил виски по бокалам:
– За встречу.
В страшном сне Дмитрию Величко не могло привидеться, что он будет пить с убийцей своих друзей. А может, и со своим убийцей?
– Как ваши дела, Дмитрий Аркадьевич? Что изменилось у вас за последнее время?
Этот страшный человек с необычным для здешних мест именем спрашивал его так, будто они расстались недавно и лучшими друзьями. Дмитрий не собирался ему ничего о себе рассказывать, но Ашер и так знал многое:
– Сочиняете?
Дмитрию стало неприятно, будто его душу пощупали грязными руками. Но отмалчиваться было глупо, и он сдержанно ответил:
– Я писал музыку в детстве, это было юношеское увлечение. Кто-то пишет стихи. А я писал музыку.
– В юности люди лучше чувствуют свое предназначение, – заметил Ашер, делая глоток виски. – Долг, социальная позиция, деньги, власть еще не имеют влияния над ними. Становясь старше, все стремятся жить проще, быть счастливее, благополучнее. А ведь некоторым на роду написано страдать. Это урок, который они должны вынести из своей жизни. А они прячутся за карьеру и деньги, обходят опасности, не вступают в конфликты. Попусту тратят свою жизнь. Даже, я бы сказал, не осмеливаются жить. Ведь не знают – может, им дан последний шанс. А они растрачивают его без жалости.
Дмитрий не хотел признаваться, что в последние дни вновь начал слышать музыку. Давно этого не случалось. Раньше он всегда удивлялся, почему его способностью восхищаются. Ничего сложного в том, чтобы сочинять, Дмитрий не видел. Он слышал мелодию – и просто записывал ее. Иногда возникало ощущение, что из нитей музыки вокруг него ткется кокон. Внутри было удобно и безопасно. Иногда мелодия вдруг проливалась на него водопадом. И тогда его несло и крутило в водовороте нот и октав. Он почти не замечал, что происходит вокруг, в реальной жизни. Родители боялись за его здоровье. Гордились им и боялись его. И даже были счастливы, когда он бросил музыку.
– Откуда вы знаете, какая жизнь реальна? – спросил Ашер, точно подслушал его мысли.
– Реальна та жизнь, в которой вы полезны для общества. Ходите на работу, женитесь, воспитываете детей, а по выходным закупаетесь в гипермаркете, – ответил Дмитрий, иронично скривив рот. Он махом опустошил свой бокал.
– И вы преуспели в этой «реальной» жизни?
– Не совсем. Иногда я пропускаю поход в гипермаркет. Не женился и детей пока не завел. Послушайте, я знаю, что вы хотите сказать. – Виски погасил липкую сладость коктейлей, стоявшую в горле, и придал Дмитрию смелости. – Моя жизнь скучна и никчемна, и мне не должно быть жаль с ней расставаться.
– Возможно, так и было полторы недели назад, но сейчас кое-что изменилось.
– Вы так в этом уверены? – Дмитрий почти смеялся. Разговор выходил забавным. – Да, черт возьми, я вновь начал слышать музыку. Устроит вас такой ответ?
– Вполне, – кивнул Ашер.
– Помню, родители даже к психиатру меня водили, чтобы проверить, нормален ли я. Им казалось, что слышать музыку – почти то же самое, что слышать голоса в голове. Их пугало то, что я записываю ноты, даже не прикасаясь к роялю. А мне не надо было проверять звучание, я слышал всю фразу целиком. И дальше – фразу за фразой – всю пьесу. – Он крутил в пальцах пустой бокал, подставлял его под блики света. Стекло вспыхивало краткими всплесками искр – и вновь мутнело от темноты. – Может, вам известно, что это за напасть?
– Это дар, – бесстрастно ответил Ашер.
– Дар, – повторил Дмитрий. – На хрена? Что мне делать с этим даром? Даром достался, даром и уйдет. Куда он, спрашивается, делся, когда я готов был вены резать? И зачем он мне теперь, когда уже ничего не вернешь?
– Возможно, вы совершили нечто, несовместимое с этим даром.
Дмитрий Величко тяжело вздохнул:
– Это ведь из-за нее, да? Из-за Ады Борониной? Есть только одно грязное дело, в котором мы все четверо замешаны.
Ашер не ответил, вновь разлил виски по бокалам. Янтарные солнца разгорались на поверхности напитка – и тут же гасли.
– Как она? – спросил Дмитрий, преодолевая в себе чудовищный, ощерившийся штыками барьер.
– У нее все хорошо.
– Вы, наверное, очень любите ее, – предположил Дмитрий. И мог поклясться, что Ашер на секунду смутился.
– Я делаю это не только ради нее, но и, в значительной мере, ради себя.
Дмитрий выхватил из подставки салфетку:
– Вы передадите Аде записку?
Ашер, видя, что Дмитрий шарит по карманам в безуспешном поиске ручки, протянул ему небесно-синюю ручку, Waterman 30-х годов с «мраморной» отделкой, цветочным орнаментом и золотым пером.
Величко никак не мог решиться написать хоть слово. Он закрывал глаза, тер их кулаками, теребил в пальцах ручку. Прикидывал, сколько отступить от края салфетки. Что писать? «Прости меня»? А больше ведь на салфетке не напишешь. Попытаться объяснить? Но что он может объяснить?
– Нет, – наконец решил он, – не будет записки. Ничего не
