– Может, мы сами не в себе, раз нам дороги убийцы? – еле слышно предположила она.
Элен взглянула на нее с интересом:
– А ты забавная малышка. Возможно, мы даже подружимся, – и шаловливо провела пальцем по щеке Ады.
Запал Элен прошел. Она больше не могла говорить связно. Ее развезло, как тесто на дрожжах. И она была готова улечься спать прямо здесь же, на ступеньках. Ада подхватила ее под руку. Надо было отвести Элен в спальню, но Ада и понятия не имела, где комната Елены Юрьевны. На этаже столько дверей, что можно заблудиться. А если Элен по трезвости не нашла свою дверь, то по пьяни от нее тем более не стоит ожидать внезапных озарений. Тело Элен тяжелело с каждой секундой. Аде было все труднее удерживать ее. «Помогите же кто-нибудь», – в отчаянии взмолилась она. И тут же, как ответ на ее мольбу, на лестнице раздался шум, кто-то поднимался. Юная Служительница в черной униформе прыгала со ступеньки на ступеньку, но, завидев Аду, перешла на степенный шаг.
– Помогите, – обратилась к ней Ада, – не можем найти комнату.
Взваливать тяжесть на такую кроху было бесчеловечно, но девочка безропотно подставила плечо, она отлично знала, где разместили Элен.
Дети-Служители вызывали у Ады любопытство и жалость. Возмутительно заставлять ребятню так тяжело трудиться. Им бы в игрушки играть… А ведь Дом Гильяно такой большой, вряд ли детям выпадает хотя бы час свободного времени. И хоть Анжелин объясняла ей, что дети с пяти лет несут в Доме послушание, такова традиция и никакой жестокости в этом нет, Аде каждый раз хотелось броситься на помощь, когда она видела, как пятилетний карапуз в черной курточке тащит башню тарелок выше своей головы.
– Вам, наверное, трудно справляться с работой, – посочувствовала Ада.
Девочка лишь пожала плечами. Служители почти не разговаривали, обходились молчанием или жестами, произносили слова в крайнем случае, когда без них ситуация оставалась двусмысленной.
Они с девочкой уложили Элен в постель. Ада с удовлетворением отметила, что спальня Элен меньше отведенной ей. Значит, Елену в Доме считают залетной гостьей, бесполезным приложением к Марку и его невесте.
* * *За обедом заговорили об искусстве. Марк очень подробно объяснял даме, своей соседке по столу, как делаются долгосрочные арт-инвестиции и как можно на одной картине заработать целое состояние, а иногда еще больше, если устроить скандал и объявить шедевр подделкой. Привел в пример недавние русские торги Christie’s в Лондоне: «Одалиска» Кустодиева ушла за полтора миллиона фунтов стерлингов. Ходили слухи, что картина не совсем безупречна и может оказаться подделкой. Не уверен – не покупай, но выигравший торги алюминиевый магнат оказался не из тех, кого легко обмануть или запугать. Кустодиев оказался самым дорогим лотом, причем покупатель заплатил за него почти в восемь раз больше верхней границы оценки. Если слухи о подделке окажутся правдой и нечистоплотность Christie’s докажут, то аукционный дом выплатит ему почти вдвое больше той цены, по которой была приобретена картина. Так делается арт-бизнес.
– Картина «Пьеро и дама» Сомова на тех же торгах стартовала со 150 тысяч фунтов, а ушла за миллион 150 тысяч. А серия рисунков Джакомо Кваренги? Архитектор Смольного дворца в Петербурге. Бывали в Санкт-Петербурге? На аукционе были представлены два десятка его зарисовок, оцененные в суммы от двух до пяти тысяч фунтов. Но торги велись так долго, что некоторые лоты уходили по 40 и даже 50 тысяч фунтов! Однако и это не предел тех сумм, которыми оперируют в купле-продаже произведений искусства. Скоро ожидается бум на импрессионистов. Вспомните мои слова через год-два.
Дама недоверчиво качала головой. Марк не терпящим возражений тоном принялся доказывать свое право делать прогнозы:
– «Железнодорожный мост в Аржантее» Клода Моне. Семья американского арт-дилера Давида Нахмада купила полотно в 1988-м за 12,5 миллиона долларов. У меня есть сведения, что скоро оно поступит в распоряжение нью-йоркского отделения Christie’s. И думаю, что уйдет не меньше чем за 35 миллионов. А «Пруд с кувшинками» того же Моне будет выставляться за 40 миллионов, но продадут в два раза дороже, верьте мне. На импрессионистов через пару лет будет огромный спрос.
– Это глубокий пруд? И много в нем кувшинок? – вдруг подал голос Антонио Аменти, который сидел рядом, все слышал, но в беседе пока участия не принимал. – Мне кажется, и сорок миллионов дороговато за пруд, пускай даже и глубокий. Пусть даже кувшинок в нем – прорва! – Антонио взглядом обратился за поддержкой к Аде. Марк, изумленный дремучим невежеством, не мог вымолвить ни слова.
Ада бы улыбнулась или даже хихикнула, если бы у Марка не был такой растерянный вид. На святое в его жизни покусились.
– Ну есть и кое-что подешевле, – с серьезным видом нашелся Марк. – Например, «Графин (бутылка и стакан)» Пабло Пикассо, начальная цена – 6 миллионов.
– А! И вправду дешевле! – обрадовался Антонио, но тут же вновь засомневался: – За бутылку и стакан 6 миллионов? И только потому, что они принадлежали какому-то Пабло? Он что, мексиканец? Знаменитость какая-то? Вроде Майкла Джексона? – задумался он над нелегкой задачей. – Но отдавать за какие-то грязные стаканы уйму миллионов? – Антонио покачал головой. – Нет, не готов я осчастливить этого Пабло такими деньгами и тебе, Марк, не советую. Пусть идет работать, уголь там разгружает или посуду моет. С чего это мы должны его обеспечивать?
– Пабло Пикассо – художник, он умер, – робея, решила просветить Антонио та самая дама, любительница дорогой живописи.
– Так на что ему деньги, если он умер? – резонно возразил Антонио. – Нет, я хочу посмотреть на эти стаканы. Кажется, дело нечисто.
Отсмеявшись, Антонио заметил:
– Пару лет назад Дом Гильяно через одну из своих компаний приобрел «Мальчика с трубкой» Пикассо. Если ты уж такой знаток, то помнишь: мальчишка в синем костюме, с трубкой, в венке из роз. И если тебя так уж интересуют цены, то дай-ка я вспомню, сколько же мы за нее заплатили… Деньги – такой пустяк в Доме Гильяно.
– Сто четыре двести… – без запинки отчеканил Марк.
– Миллиона долларов, – подхватил Антонио. – Ну и память у тебя! И если тебя когда-нибудь пригласят в кабинет дона Гильяно, найди две минуты, обернись, увидишь эту картину, посмотри на нее очень внимательно – может, поймешь, что именно на этом свете не купишь за деньги.
Марк помрачнел, он почувствовал, что Антонио издевается над ним, дает понять всем и каждому за столом, в пределах слышимости, что Марку вход в кабинет дона Гильяно заказан. Он второсортный гость, приглашенный из милости внебрачный сын. Всю жизнь Марк чувствовал, что он лишний, у него нет семьи,
