Чтобы забрать, шагнул ближе. А затем и вовсе присел рядом, с интересом просматривая документы, оказавшиеся внутри.
— Самойлов Максим, — открыл я чуть потрепанный паспорт, лежавший сверху. — Из мастеровых…
— Хочешь называться Самойловым — твой выбор. Называться простолюдином — тоже. — Оценил мою реакцию Амир, чуть скосив на меня взгляд. — Но родился ты у нас, в нашем княжестве, и так будет записано в твоем документе. — Постановил он мощным, хорошо поставленным голосом без намека на акцент.
— Тут написано, день рождение — сегодня? — Поднял я удивленный взгляд.
— Это правда.
— Но — девятнадцать дет? — Усомнился я.
Совсем недавно праздновали семнадцать.
— Неправда, — согласился Амир. — Тебе семнадцать. Но эта неправда защитит твою мать и сестру. Тебе ведь все равно, верно?
— Как им — на меня.
— Некрасиво, — укорил он. — Не нужно так думать о семье.
— Я где-то не прав?
— Твоя сестра заботится о тебе. — Вздохнул он. — С самого детства. Ты не знаешь этого, но в том твое счастье.
— Никогда ее не видел. — с равнодушием, слегка припорошенным любопытством, произнес я.
— Не старался. — Пристукнул он тростью о пол. — Дед к нему едет, он его с порога гонит…
— А мама? — Проигнорировал я ворчание.
— Виктория Павловна работает у вас? — Спросил он неожиданно.
— Английский вела до прошлого года. — Припомнил я автоматически знакомое имя.
— Вот. — Буднично постановил он.
А у меня холодная волна, прокатившаяся по телу, сменилась жаром, а затем недоверием и надеждой, в которой было намешано столько всего…
— Она? — Робко уточнил я.
Самая любимая учительница, так добро и с любовью улыбающаяся классу… Или только мне?
Не заметил, как кусаю губы и верчусь тревожно, не зная куда деть руки. Из эмоций — желание бежать в город. Да, она уже уехала, год назад, но остались фото в фойе школы. Память — крепка, но вдруг выветрилась хотя бы малость?
— Она. Не думай о семье плохо, — усмехнулся Амир. — Знаю, ты считаешь, твоя семья — тут. Это правда, но только часть ее. Теперь у тебя две семьи.
— Как я могу защитить мать и сестру? — Собрался я, обуздав эмоции. — Что им угрожает?
— Главная угроза — это ты. — Повернулся ко мне дальний родич. — Нельзя, чтобы вас считали родней. Опасно для них. Но ты — наш, и это тоже важно.
— Но, зачем тогда, — посмотрел я на документы, в которых не было намека на происхождение.
Даже город, улица и дом с квартирой — и те обыденные, просто находятся в княжестве Юсуповых.
— Самолеты, завернутые домой. Тысячи людей, которые не могут вылететь и прилететь. Не все из них, но самые важные и влиятельные спросят — почему? Что задержало и нарушило их планы, кто повинен? Те, кто обладают деньгами, узнают обо мне. Те, кто обладают властью и умом, об этой встрече. Узнают о тебе, а этого достаточно. — Внимательно смотрел на меня Амир. — Род признает тебя, Максим. Таким, какой ты есть. Сыном своего отца, но увы — не матери. Братом сводных братьев, но без родной сестры. Называйся Самойловым, но Юсуповым ты от этого быть не перестанешь.
Под паспортом — свидетельство о рождении… Затем медкарта — тоненькая, сложенная пополам, но подлинная. Всего три документа, считая паспорт. Но главное — подлинный день рождения. И знание, какие фотографии следует поднять, чтобы увидеть маму снова, запомнить ее облик, даже если она переоденется, восстановить в памяти походку и тембр голоса, если ее поведут к Целителю… и искать.
— Это о хорошем, — вздохнул он и вновь посмотрел вперед, в окно.
— Я слушаю? — Подобрался я.
— Вне зависимости, примешь ты эти документы или оставишь их здесь. — Начал он и замер на длинную паузу. — Кое-что будет с тобой всю жизнь. Ответственность за то, кто ты есть. Ответственность за то, кем станут твои дети. Потому что ты — наша кровь, и дети твои — будут нам родичами.
Я промолчал, давая ему досказать свою мысль.
— Выбирай свой путь сам, — поднял он примирительно руку. — Но выбирая пару, наше одобрение ты получить обязан. — Жестко завершил он. — Наш род — река, и нечего пачкать ее воды…
— Амир, — сухо прервал я его, уловив недобрый намек.
Одновременно, гроза над аэропортом произнесла его имя двумя раскатами грома.
— Елена Белевская тебе не подходит, — продолжил он тем же тоном. — Прими это и постарайся больше не ошибаться.
— Вы посмели?! — Потонули гневные слова в грохоте расшалившейся стихии, припомнив слова сестры и сопоставив.
— Это был ее выбор, — посмотрел он на меня равнодушно и переложил серую папку с места слева от себя мне на колени. — Читай, пока есть время.
Привстал он с места и посмотрел вперед, на шоссе, где показались пока еле видимые точки машин.
Я меланхолично полистал бумаги досье со знакомой фотографией на первой странице в углу, ловя текст целиком, не вчитываясь, но выделяя самое главное. Всего шесть листов крупным шрифтом. Немного, познавательно.
— Не надо считать сокровищем мира то, что можно купить. — Болезненно донеслось до сознания, а затем холодный тон сменился состраданием. — Больно?
— Нет, — ощутил я внутри себя холод и сотни образов и картин общей с ней памяти, выцветающие пустотой.
— Это хорошо, — одобрил он. — Может, выйдет из тебя толк. Было бы неплохо. А то смотри, на чем ездишь, — презрительно хмыкнул он. — Даже дверь не открывается. Водителя нет, свиты нет, все деньги призовые потерял, как воду в песок пролил. Твоя сестра — изумруд, сапфир по сравнению с тобой, недостойным!
— Всего доброго, — мельком глянул я на него, забирая папку по Елене и новые документы.
Первое — потому что личное. Второе — потому что это поможет матери. С сестрой я не знаком, но похвала родни в ее адрес настораживает.
— Такси лучше заказывать из города. Тут дорого, — напоследок махнул я рукой и направился на выход из терминала.
А скептический взгляд Амира проигнорировал. Не нравятся ему деньги, пролитые в песок Каймановых, Сейшельских островов
