Потому что срок, отведенный ему, вышел, а он ничего не сделал. И сегодня об этом узнает его руководство, порядком раздраженное шумом и проблемами, им созданными. Никакое золото мира не стоит дороже спокойствия этих людей. Золото им и так принесут.
В отличие от меня, Борис Игнатьевич определенно спал в эту ночь, но вряд ли в своей постели. Темно-синий костюм выглядел характерно помятым, на крае рукава белой рубашки проглядывало мелкое пятно от еды, а в мощный запах дорогого одеколона нет-нет да вплетался характерный запах перегара.
— Я рад приветствовать, — прогудел он низким басом, глядя куда-то в середину стола, застеленного белой скатертью.
Мирный голос, даже с оттенками радушия. В прошлую нашу встречу он бесновался и орал, грозя всеми возможными карами. Еще один, жестоко разочарованный тем, что чужое брать нельзя.
Вместо ответа, я обозначил улыбку и приподнял в руках чашку, пригубив. Кофе оказался горьким и сытным. Но за эти деньги, лучше бы его было просто много.
Прошлый день обошелся без сна, а надежда вздремнуть этим утром разбилась о суровое предупреждение сестер «мы перезвоним, оставайся на связи». Так и не перезвонили, к слову…
— Вот, документы, — Борис Игнатьевич повернулся к стулу, приставленному рядом с ним и скрытому столом, взял оттуда укладку пожелтевших документов, распирающих прозрачную пластиковую папку, и положил рядом с собой на стол, а затем неловким движением двинул их в мою сторону.
Взгляд он так и не поднял.
Очень характерное поведение — как у студента, переписавшего в свой ответ все, что есть у него в голове, в надежде, что преподаватель сам выберет оттуда верные данные.
— Вы принесли мне то, что вам поручили? — Не притронулся я к предложенным бумагам.
Тот гневно повел плечами, изображая ярость от недоверия, поднял лицо, но под моим взглядом поник и спросил голосом, в котором проступали болезненные ноты от похмелья и ситуации в целом.
— Что вы хотите?
— Не более объема, вам порученного.
— Там этого нет. В архивах ничего нет. Я провел там всю ночь. — Постарался он быть убедительным.
Всего одну ночь из тридцати ему отведенных.
— Вы не нашли, — поправил я его.
— Недостаточно времени.
— Достаточно, если заниматься только поисками, — дернул я краем губ, вспомнив тот вал неприятностей, что принесла мне его структура. Вернее, та его часть, что находилась под его рукой.
— Что вы хотите? — В этот раз его тон был примирительным в надежде на иной мой ответ.
Потому что, как и в прошлый раз, наказывать его буду не я.
— Не более того, что вам было поручено. — Не отклонялся я от обозначенных рамок.
Ведь так легко записать разговор и попытаться представить суть беседы банальным шантажом. К слову, я тоже его записывал, но всегда важно, кто обратится первым — тот и формирует основную версию событий.
— Послушайте… — Взялся Борис Игнатьевич за свою кружку и осушил одним глотком, а затем поморщился, глянув на ее дно, явно недовольный крошечной порцией.
— Внимательно, — обозначил я максимальный интерес словом и осанкой.
— Меня подвели исполнители. Они получат заслуженное наказание. Ваша просьба не может быть удовлетворена в оговоренные сроки. Но я предлагаю найти компромисс. Возможно, вам требуется нечто иное?
— Не требуется, — я отвечал спокойно, несколько отстраненно, не показывая ни намека на издевательство и подтрунивание.
Иначе сорвется на нервах, и все пойдет прахом.
— Мы с вами взрослые люди, — произнес он слитной фразой, говоренной не единожды, но еле удержался, чтобы не чертыхнуться от предпоследнего слова. — Давайте вы сформулируете свое решение нашей проблемы?
— У меня нет общих с вами проблем.
Вот своя проблема имеется — покосился я на свой телефон, ради беседы поставленный на беззвучный режим. Но сестры все равно не звонили.
— Помогите мне решить мою проблему, — дрогнул голос Милютина. — Мне нужно, чтобы вы позвонили руководству и сообщили, что порученное выполнено. Что я должен для этого сделать? — Перешел он уже на прямой текст, без многозначительных намеков.
Припекло. Как бы не судьба его решается в этот день — замечу, обратно на прииски его вряд ли отправят. Да и начальственной должности такого же уровня, вероятней всего, тоже не видать.
— Я думаю, что мы ограничимся моей просьбой. — Произнес я, но успел добавить до его нервного восклицания. — Если вы не нашли время на поиски, то пусть ими займутся мои люди. В ваших архивах.
— Исключено, — ответил Борис Игнатьевич без малейшего промедления.
— Тогда у меня нет иных вариантов. — Развел я руками.
— Это невозможно, — добавил он, нервно облизав губы.
Однако же потеря категоричности чувствовалась на слух и не могла не радовать.
— Поиски без применения записывающей аппаратуры, в пределах общего архива, без доступа в закрытые секции. Десять человек на неделю. На таких условиях, я сообщу вашему руководству, что продлеваю исполнение вашего обязательства по собственной инициативе.
— Просто дайте мне эту неделю! — Вцепился он в скатерть пятерней.
— У вас был месяц и сотни людей под началом, — парировал я.
— Это были плохие сотрудники, я же вам сказал. — Привстал он со стула, чтобы тут же рухнуть на жалобно скрипнувшую мебель.
— Гарантирую высокий профессионализм моих сотрудников. — Приподнял я бровь.
— Послушайте, я не могу провести в архив десять посторонних. Это от меня не зависит! Приказ о допуске на такое число лиц не пропустит внутренний отдел!
— Тогда мы возвращаемся к началу нашей беседы, — не показал я разочарования.
Борис Игнатьевич глубоко вдохнул и выдохнул, сцепил руки перед собой и сосредоточенно на них посмотрел.
— Максим Михайлович, давайте вместе подумаем и решим, как нам быть. Десять человек — это много, — упрямо повторил он, а затем поднял взгляд. — Десять — много. — Повторил он иной интонацией, обладающей слегка другим смыслом.
— Так может быть, шесть? — Улыбнулся я.
— Вот если бы один специалист по вентиляционным системам. У нас там, кажется, повышенная влажность.
— Один — никак не справится, — категорично отозвался я. — На такой объект
