— Слушаю.
— То, что ты для них сейчас делаешь. Эти ролики…
— Не только, — поспешил я уточнить. — Еще финансы на новые проекты. На бал и прием их пригласят, я почти договорился. Плюс попрошу кого-нибудь заключить с ними сделку на высшем уровне. Есть такие планы.
— Вот, — кивнул своим мыслям Артем. — Я примерно так и представлял. Так вот, это не сработает.
— Почему? — Удивился я.
— Потому что это твои связи, твои деньги и твои друзья. Не их, — качнул Артем головой. — Все они работают с тобой и делают одолжение тебе, а не Еремеевым. Я в этом разбираюсь.
— Но финансы и проекты…
— Тут все работает наоборот. Если у них были бы связи и знакомства, если бы их приглашали на приемы, как род, а не по твоей просьбе, с финансами тоже никаких проблем бы не возникло. Деньги же и сделки сами по себе не дают положения в обществе.
Циферблат лифта мерно отсчитывал метры до отметки первого этажа. А в душе была некая растерянность.
— Так что тогда делать? — Попросил я совета.
— Надо, чтобы с ними поделились статусом. Как это делается — сам понимаешь. — Вышел он из лифта, а затем, вместе со мной, и из здания.
Я посмотрел на спину Артема, спешащего к девушке в синем возле микроавтобуса телеканала. Сам же повернул к своей машине, дожидавшейся чуть дальше общей проходной, неспешно вышагивая и обдумывая предложенные Артемом варианты. Не высказанные прямо, но вполне понятные без лишних слов.
Статус такого уровня можно либо отнять, либо присоединиться к чужому. Третьего не дано.
Чтобы отложить эти мысли, решил-таки позвонить сестрам. Есть такой период у информации, находящейся у них на хранении, когда уже проходит предвкушение легкого садизма, с которым истина будет цедиться по каплям в обмен на мольбы и просьбы. Но до той грани, когда долгое ожидание пережигает желание говорить вообще, перерастая в глухую обиду — мол, они старались, а я совершенно равнодушен к их помощи.
Этот период славен тем, что информацию вываливают скопом, потоком слов прорывая плотину формальностей и стандартной структуры разговора. В общем, когда их распирает, и никто не может остановить, пока лавина данных не накроет абонента с головой.
Сев в машину, я набрал номер и предусмотрительно отвел трубку подальше от уха.
— Короче, она тебя любила! — Рявкнули в трубку через мгновение вместо гудка.
— Чего? За что?
— Сами не знаем! — Язвительно ответили мне.
— Нет, за что- понятно. Но мне ж тогда было тринадцать, а она вообще одиннадцатый класс!
— Любовь зла — полюбишь и…
— Неверная поговорка! — Осадил я их рявком.
— Любви все возрасты покорны?
— Сойдет. Так любила, теперь ненавидит. Что с того?
— А с того, что талант Целителя зависит от любви, — с придыханием ответили мне. — Как у аристократов — от Чести, а у тебя от любопытства.
— Так. — Почувствовал я неприятное ощущение в животе. — То есть, эта ее ненависть…
— Целители лечат любовью, — перебили меня. — Но каждого больного придурка любить не заставишь! Поэтому целитель обычно любит маму с папой, а их образ переносит на пациента, тем самым открывая возможность к их излечению. Но, как пишут на форумах, любовь к родителям не такая сильная, как… Ну, другая любовь. Однако есть проблема, когда любящий целитель приходит к дому возлюбленного и видит его с другой.
— Да я же знать не знал… — Растерялся я.
— А когда целитель вдобавок узнает, что ее любимый разрушил все счастье ее рода… — Сурово произносили сестры.
— Да подождите вы…
— Уничтожил все, чем целитель дорожил. Все, к чему он стремился…
— Тонь, Кать…
— Дар ломается. — Сухо ответили мне. — Целитель больше не может лечить. Ему некого любить.
— То есть, это конец для Ники? — Ответил я почему-то непослушными губами, пересохшим голосом.
— Нет, это ты — балбес! — Сердито заворчали мне. — Мог бы сам уточнить, первая страница поиска!
— У меня первая страница поиска в восьмой класс пошла, — проворчал я, чувствуя, как отпускает напряжение.
— Что бы ты без нас делал! В общем, это обратимо.
— Мне ее в себя опять влюбить что ли? — С подозрением уточнил я.
— Нет, просто показать ей, что ты обычный человек, — словно бы даже вздохнув от огорчения произнесла Тоня. — Надо убрать ненависть, всего лишь. Тогда она сможет целить любовью к родителям, а там, глядишь, снова себе кого-нибудь найдет, полюбит.
— Хорошо, — уже с облегчением выдохнул я. — Сделаем, не проблема.
— Не-не-не-не! — Затараторили они.
— Чего опять? — Посмотрел я на телефон.
— Мы тут подумали и решили, что тебе не надо делать вообще ничего! Совсем-совсем! Ненавидеть только на расстоянии легко, а тут примелькаешься рядом, само пройдет! Увидит, что у тебя две ноги, две руки и нет рогов с хвостом — и нормально!
— Ничего не делать? — С сомнением уточнил я.
— Точно! Ты же ничего ей не делал пока?
— Ну… В принципе, ничего…
— А ты нам точно все рассказал? — Вкрадчиво уточнили в трубку.
— Практически.
— И где сейчас Ника?
— В Москве, — бодро ответил я. — Не могу сказать, где точно, сами понимаете. Я за ней не слежу.
— Это правильно, — одобрили сестры. — С ней точно все в порядке?
— Уверен. Охрана шикарная, собеседники умные, понимающие, кормят три раза в день, — оборвал я себя, поняв, что заговариваюсь.
— … Ты ее посадил? — С каким-то удивленным негодованием спросила Катя.
— Но ее скоро отпустят, там никаких доказательств! Слушайте, у меня впереди еще четыре экзамена, а она ведет себя просто ужасно! Да, я понимаю, что пришло время добрых дел, но давайте оно наступит через три дня, а?
— Ты ее посадил… — Ошарашенно пробормотала Тоня.
— Но ничего ж не потеряно, да ведь? Вон, хвоста у меня не появилось, рогов тоже…
— Ты даже ничего не делать не умеешь нормально! — Возмутились они.
— Слушайте, но
