А вот никаких «удобств» в комнате не наблюдалось, и это было совсем нехорошо. Неклюда я, конечно, об уборной спрашивать не стала, поскольку Василиса здесь не единожды останавливалась. Зато, когда старик зажег свечи и откланялся, сразу озадачила своей проблемой Яра.
— Вот несовершенные вы, человеки, — прокомментировал мою просьбу посох. — То ли дело, мы, нежить. Никаких естественных потребностей. Красота!
— Как это, никаких потребностей?! — возмутилась я. — А кровь кто пьет? Или вовсе людей жрет? Иногда с одеждой вместе…
— Это неестественные потребности, — парировал Яр. — Не путай. Ладно, пойдем, провожу. У Неклюда в этом плане все продумано. Будь ты простой путницей, ходить бы тебе в общую уборную во дворе. А Василисам, разгуливающим инкогнито, отдельное место положено.
Уборной оказалась отдельная комната на этаже. Там же стоял умывальник, висела натертая до блеска бронзовая пластина, заменяющая, видимо, зеркало, и стоял большой такой горшок, закрытый деревянной крышкой с… хм… вырезом.
Посох я оставила снаружи, поэтому ненужных вопросов вроде «а кто это потом выносить будет?» задать было некому.
Так что, стараясь об этом не задумываться, я быстро привела себя в порядок и поспешила вернуться в комнату.
Раздевшись, рухнула на перину, славно так утонув в ней.
— Посох, свет выключи, — пробормотала из последних сил и уснула.
Во сне я сидела у себя дома, на кухне. Бабушка поставила передо мной чай и села напротив. Я сделала глоток. Как это бывает во сне, вкуса не почувствовала. Спросила;
— Бабушка, а ты правда Баба-яга?
Бабуля засмеялась. Сначала тихонько, потом громче, еще громче… Улыбка становилась шире, демонстрируя ослепительно белые, совершенно не старушечьи зубы.
— А ну, Марья, вставай из-за стола! — сквозь смех произнесла бабушка незнакомым скрипучим голосом. — Неча рассиживаться! Ужо покажу тебе, какая я Баба-яга! Вставай! Вставай…
Я вскрикнула и проснулась. А потом вскрикнула еще раз, с перепугу, узрев прямо над собой парящий посох с черепом, полыхавшим зеленым пламенем мне в лицо.
— Вставай, Марья! — твердил тот. — Вставай! Пришла беда, откуда не ждали!
Яр! — сообразив наконец, кто это, я схватила посох и села в кровати. — Погоди, не голоси! Вот напугал, а, будильник инфернальный! Какая беда? Откуда?
Я быстро оглядела комнату, но все было спокойно.
— Пока ты спала, я тут решил разговоры людские послушать, — ответил посох. — И услышал кое-что интересное, нас напрямую касающееся. А ну, направь меня вон в тот угол!
С трудом соображая со сна, я послушно развернула череп к указанному месту. Сколько ж мне удалось поспать? Часа два? Три? Вряд ли больше.
Глазницы Яра вспыхнули зеленым, и в углу заклубилось облако странного искрящегося тумана, который, впрочем, тут же исчез, являя моему взору знакомый нижний зал корчмы в уменьшенном варианте. Такое ощущение, что я смотрю фильм в 3D.
— Ух ты! — я восхищенно покачала головой и снова зевнула. — Ночной сеанс? Ты еще и этот, как его, киномеханик, что ли?
— Не зубоскаль! — резко осадил меня посох. — Сама посмотри, авось и сообразишь, что неспроста я тебя разбудил. Жаль, конечно, не с самого начала слушал, но то моя вина. Там купцы в карты играли. Ну, я и присоединился.
— То есть как присоединился? — изумилась я. — Из комнаты вылетел, что ли?
— Нет, конечно. Просто подсказывал неслышимо Глебу Никодимычу. Это тот, что с перстнем на мизинце. Мы с ним на пару изрядно на серебро порастрясли попутчиков евонных. Особливо когда я в карты к ним заглядывать начал…
— Слышь, шулер! — сердито оборвала я его. — За такое в приличном обществе канделябром бьют. Ты меня ради этого разбудил? Похвастаться? Сказал — беда пришла. Ну и где? Или ты продулся и теперь у меня в долг взять хочешь? Так имей в виду — не дам! — твердо закончила я.
Посох помолчал. Видно, идея с долгом ему в череп не приходила. А потом сказал:
— Да не в купцах дело. Я хоть и игрой увлечен был, но вовремя насторожился. Сама смотри, что выведать удалось.
Изображение нижнего зала качнулось и приблизилось. Два воина, о которых я не так давно спрашивала Неклюда, сидели за столом и мрачно глядели друг на друга.
— Та-ак, чую, не зря интуиция сработала, — пробормотала я.
А картинка в углу качнулась, и появился звук.
— …Ну что, Богша, подтвердилось? — сказал один, с черной бородкой и неровно заросшим шрамом на щеке. — Лица-то у девки не видно. А кабы не наряд ее особый, так и внимания бы не обратил.
— Это я обратил, — поправил его второй, с вислыми усами на худом лице. — Ты токмо в окно пялился, а я сразу под плащом ее черепа Кощеевы на плечах разглядел. Я все сделал, а награду, поди, на двоих делить станем?
Первый воин нетерпеливо махнул рукой:
— Погоди ты делить неполученное! Как бы не оплошать. Василиса дюже не любит, когда ее наказы должным образом не исполняются. Ну так что узнал-то? Сказывай, не томи душу!
— Она это, Завид! — горячо зашептал Богша. — Я еще неладное почувствовал, когда она мой взгляд учуяла да как зыркнула из-под капюшона. Сразу приметил, точно тебе говорю.
— До конюшни сходил? — спросил бородатый. — Посмотрел? С Прошкой поговорил? А то сам понимаешь, без доказательств наше слово мало стоит.
— Да сходил, сходил, — Богша кивнул. — Там конь стоит. Вот уж конь так конь. Колдовской, точно тебе говорю. Глаза огнем горят, по гриве молнии скачут. Он там как раз барана дожевывал… Тут я и Прошку выцепил. Тот сам не свой от зрелища конской трапезы сделался. Выспросил его аккуратненько. Все подтвердил отрок. Сказал, что сама Василиса в корчму заехала по своим делам неведомым. А Неклюд-то рад-радешенек, услужить норовит. И невдомек ему, что царь Кощей пропал…
— А ну цыц! — оборвал его Завид и с подозрением оглядел зал. — Длинный язык с умом не в родстве! Значит, уверен?
— Да она это, она! — вновь забубнил Богша. — Все сходится! Надо отправлять весточку, да и самим мчаться.
Завид задумчиво побарабанил пальцами по столу, а потом, словно приняв решение, твердо сказал:
— Весть отправляем прямо сейчас, но вот в ночь
